Максимов Аркадий Леонидович.
Будущее Колымы – за укорененным населением, считает профессор Аркадий Максимов
«Ах, как хочется вернуться в городок!»
Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, член-корреспондент Российской Академии наук, кавалер ордена Трудового Красного Знамени и ордена Почета, обладатель бессчетного количества знаков отличий, почетных званий, грамот и благодарственных писем отечественных, международных и зарубежных структур, в том числе Кембриджского университета…
На мой вопрос: «Как вы пришли в науку?» — директор научно-исследовательского центра «Арктика» Аркадий Леонидович Максимов пожал плечами:
— А я из нее и не уходил никуда. Занимался научными изысканиями со второго курса Фрунзенского мединститута. Место работы одно: Академия наук.
А.Л. Максимов родился в Средней Азии, куда были эвакуированы его родители во время войны с оккупированного немцами запада страны. Мама – врач, больше 30-ти лет проработала в одном из многочисленных в советский период закрытых «почтовых ящиков», который обеспечивал стране создание ядерного оружия.
С самого детства Аркадия окружала совершенно особенная атмосфера научного сообщества. Семья жила в соцгородке при «ящике» — в городе будущего, как тогда говорили. И верили, что по их образу и подобию заживут скоро все советские города: когда двери квартир не запираются на замки и засовы, потому что нет воровства, когда идешь по ночным улицам без боязни, потому что нет ни хулиганов, ни бандитов. Когда в магазинах есть все что пожелаешь и сверх того. Когда здороваешься и улыбаешься каждому встречному, потому что каждый тебе знаком и больше того – твой единомышленник. Это будущее так и не пришло, уступив место свободе – поманившей, но так и не научившей население постсоветского пространства, как ей пользоваться.
«Горит Восток зарею новой»
Тем не менее, будущее Аркадия Максимова сложилось именно так, как он задумал. Став ученым в области физиологии, он занялся изучением влияния на человека экстремальных условий среды обитания.
Убежденный в том, что первым объектом исследований должен быть он сам, А.Л. Максимов за десятилетия научной деятельности побывал практически во всех точках земного шара с экстремальным климатом, на себе испытав зной песков Сахары и Кара-Кумов, разреженный воздух высокогорий Памира и Тянь-Шаня, ледяные объятия Антарктики.
В космос, правда, не летал, однако плотно поработать с первым отрядом советских космонавтов довелось.
— И с Юрием Гагариным были знакомы?
— Лично, — улыбается Аркадий Максимович. – Так сложилось, что я принимал участие в большинстве глобальных научных проектов XX и начала XXI века. Не только связанных с космосом, но и, например, с подбором и подготовкой спецэкипажей атомных подводных лодок. О восхождении в 2002 году на Мак-Кинли – высочайший пик Северной Америки (более 6000 м) – группы с инвалидами-спинальниками слышали? Руководил проектом Дмитрий Шпаро, а я обеспечивал научную программу по физиологии.
— А чем занимались в Антарктиде?
— Оценкой и прогнозом устойчивости человека к суперэкстремальным условиям. На южном континенте довелось побывать дважды. Оба раза – на станции «Восток», мировом Полюсе холода, самой экстремальной точке Антарктиды. 3488 м над уровнем моря. Воздух в десять раз суше, чем в центре Сахары. Десять месяцев в году «Восток» абсолютно недоступен.
Станция «Восток».
Во вторую зимовку не повезло: на станции сгорела дизельная. Из-за сухого воздуха пожары в Антарктиде – вещь нередкая. Выживали без систем жизнеобеспечения. Как потом начальник станции шутил: «Это только Максимову было нужно. Повторить «на бис» такой эксперимент – семь месяцев жить на ледовом куполе без электричества и при этом умудриться не замерзнуть – никто не сможет». Шутка, конечно, но материал для исследований и в самом деле был уникальный.
— Как выживали-то? В полной блокаде, на семидесятиградусном морозе?
— 70 – это тепло! А 86 не хотите? Самая низкая температура, зафиксированная на Востоке, правда, не в нашу зимовку, — почти 90 градусов ниже нуля. Но что такое 87,2 градуса, прочувствовал. Я в тот день дежурил, должен был продукты притащить со склада на камбуз. Давай мясо рубить – а оно как сталь. Моргать не получается — глаз примерзает к веку. Спирт становится твердым. Солярка режется ножом. Бензин – как сгущенное молоко, белый и вязкий. Про то, как выживали, написано в книгах – например, «Зимовка» Василия Пескова, «Огонь, вода и медные трубы» Константина Смирнова. Думаю, не стоит повторяться.
Должен сказать, что высокие температуры – тоже не слабо для нашего организма. Испытано на себе в Репетеке – самой жаркой точке Кара-Кумов, где температура в тени достигает плюс 60 градусов.
— Основываясь на столь богатом опыте, вы можете сказать, что человек способен приноровиться к любым природно-климатическим условиям нашей планеты?
— Да. Наш организм – чрезвычайно гибкая система, способная адаптироваться даже к суперэкстремальным условиям. У него много скрытых резервов, однако каждая адаптация требует платы. В жизни всегда так: мы приобретаем что-то только уплатив определенную цену. Чаще всего организм расплачивается годами и качеством жизни, возможно снижение репродуктивности, ограничение ее срока.
Так, какие бы оптимальные условия ни создавали власти Норвегии для лапландцев, продолжительность их жизни все равно меньше, чем у норвежских популяций, живущих южнее, в более комфортных условиях. Северный абориген никогда не станет высоким, стройным и мускулистым, потому что для того, чтобы жить, ему надо сохранять тепло, а значит, он будет низкорослым, с широкой грудной клеткой и относительно тонкими конечностями (максимальный объем при меньшей поверхности тела имеет шар). То же при воздействии среды происходит с другими функциями организма, отвечающими за кожные, волосяные покровы, за уровень мелатонина и так далее.
Но наиболее неблагоприятными условиями, надо отметить, являются не природно-климатические, а социальные. От социальных потрясений, психологического дискомфорта вреда для здоровья человека куда больше. Для тех же коренных малочисленных народов Севера было бы лучше, если бы их не пытались в свое время «окультурить» в нашем понимании, а создали бы им все условия для беспрепятственного ведения традиционного жизненного уклада, по примеру резерваций для североамериканских индейцев и эскимосов. Если законы физические и физиологические работают как часы, то законы социально-экономические непредсказуемы и зачастую абсолютно нелогичны. Как вписать человека в динамично меняющееся пространство? Вот вопрос вопросов… А то, что за последнее столетие наша страна дважды коренным образом меняла направление движения: от капитализма к социализму, а от него – к агрессивному рынку: чем вам не глобальный научный эксперимент, единственный в своем роде?
— Вам как ученому эксперимент должен быть интересен.
— Как ученому, да. Плохо только, что подопытными объектами являются все граждане государства, мы с вами в том числе.
«А мы – ребята шестидесятой широты»
В 1989 году сотрудник института физиологии высокогорья АН СССР А.Л. Максимов прибыл из Киргизии в Магадан для обеспечения исследований по научной программе Дмитрия Шпаро, включавшей в себя беспрецедентный лыжный переход по Чукотке на Аляску через Берингов пролив.
После проведения исследований, которые заняли почти два месяца, Аркадий Леонидович перевелся в магаданский институт биологических проблем Севера (ИБПС), также входящий в структуру Академии наук. Вполне закономерный шаг: крутой нрав Колымы предоставляет неисчерпаемые возможности для изучения физиологических ресурсов человека.
Вскоре Аркадий Максимов при поддержке директора ИБПС Асылбека Акматбековича Айдаралиева создал и возглавил организацию, специализирующуюся на биопроблемах человека на Севере, — научно-исследовательский центр «Арктика». Его учредителями стали Дальневосточное отделение РАН и университет штата Аляска, в связи с чем центр поначалу имел статус международного.
Известные события, произошедшие в стране с постперестроечного периода, повлекли за собой неоднократные метаморфозы, реорганизации и «оптимизации» центра: была потеряна американская составляющая, почти в два раза сократилась штатная численность, начались затруднения с финансированием…
Всем «сквознякам перемен» вопреки, НИЦ «Арктика» продолжает вести активную научную деятельность, работает над многими вопросами адаптации человека к экстремальным факторам, имеет три подразделения: в Магадане, Санкт-Петербурге и Владивостоке. И его по-прежнему возглавляет А.Л. Максимов.
— Почему именно Магадан, Санкт-Петербург, а раньше еще и Анкоридж? Все они находятся на шестидесятом градусе северной широты, — объясняет профессор. — Тем не менее, совокупность действующих факторов в этих точках совершенно различна. Одно дело находиться на шестидесятом градусе в Анкоридже или Хельсинки, и совсем другое – в Магадане.
Есть общие природные факторы, к примеру, светопериодика. Она жестко привязана к широте, поэтому у нас такая же продолжительность дня и ночи, как и в Санкт-Петербурге, и в Анкоридже. Однако другие факторы, такие как геомагнитные воздействия, температурные параметры, изменения атмосферного давления, влажность, ветровой режим, в совокупности являются более экстремальными для Магадана. Запад подогревает теплое течение Гольфстрим, у нас такой «грелки» нет, следовательно, живущие в Магадане испытывают больший дискомфорт. В какой именно мере он влияет на физиологию живущей в Магадане популяции, какие последствия влечет? Этими вопросами и занимается НИЦ «Арктика».
Одно из исследовательских направлений связано с оценкой психосоматического состояния укорененного населения (не путать с коренными малочисленными народами Севера! «Укорененное население» — те, кто родился здесь от европеоидов в первом, втором и последующих поколениях) и разработкой для него региональных физиологических нормативов. До 80-х годов XX века эта популяция вообще не изучалась, что неудивительно: она только формировалась. Учитывая тот факт, что миграция европеоидов на Северо-Восток на протяжении последних двух десятков лет практически отсутствует и обратной тенденции пока не предвидится, будущее этой территории – именно за укорененными популяциями.
— Выходит, если мы хотим сохранить Северо-Восток как обжитой форпост России, а не просто как сырьевой придаток, укорененному населению должны быть созданы оптимальные условия жизнедеятельности?
— Совершенно справедливо, и это мы сейчас пытаемся научно обосновать, в связи с чем разрабатываем программы нового районирования территории, где в основу положено понятие «комфорность-дискомфортность для человека». Это интегральный показатель, не просто совокупность климатических факторов, от которых современные техногенные возможности позволяют хорошо защититься: если жить и работать в теплых помещениях, иметь машину с климат-контролем, вас не особо будет волновать то, что на улице минус 40. А если дома холодно и вы по полчаса ждете на пронизывающем ветру автобус? Тогда, конечно, ведущим фактором станет холодовой.
Например, для городского населения Аляски холодовой фактор не является существенным, потому что социальный вопрос там давно решен. Если жителю Анкориджа среди зимы захотелось полететь на Гавайи, он в шортах и с одной компактной сумочкой спускается в теплый гараж под домом, садится в прогретую машину, приезжает в аэропорт, паркует машину в теплом гараже, оттуда поднимается в здание аэровокзала и из него, пройдя по крытому теплому переходу, садится в самолет. И зачем ему с собой шуба с теплыми вещами? У нас пока, к сожалению, так не удается.
— Но можно к этому стремиться!
— Нужно!
«В кринку не лезет. То есть в окно»
Решающим фактором в стремлении советских людей ехать в холодные края, если отвлечься от романтики тумана и запахов тайги, были высокие заработки. Эффективная система северных надбавок и районных коэффициентов была той самой компенсацией государства людям за здоровье, потерянное в процессе адаптации к некомфортным условиям среды.
Рыночные отношения сломали систему. Сегодня заработная плата среднего магаданца ниже заработной платы среднего москвича (другая сторона медали: жалованье ученого со всеми регалиями и надбавками намного скромнее, чем у рядового сотрудника коммерческого банка). Следствие – не прекращающийся отток населения с северных территорий. Чтобы обратить процесс вспять, нужно вернуть живущим в экстремальных условиях людям компенсации за повышенные биосоциальные траты. Каким образом?
Сотрудники НИЦ «Арктика» разработали общие положения, где, как и кем это должно делаться. За устранимые экстремальные природные и ряд социальных факторов (энерго-, теплоснабжение, обеспечение общественным транспортом и т.п.) ответственность должны нести региональные и местные власти, за не устранимые (гелио-геофизические и некоторое климатические) – федеральный центр.
Больше того: ученые отошли от традиционной географической привязки понятий «Север» и «приравненные к нему территории», население которых нуждается в компенсации за экстремальное проживание. В самом деле: что такое «южная граница Арктики»? А «Приарктическая зона» – это сколько километров?
Вместо размытых формулировок ученые предложили четкую методику, вычисляющую индекс дискомфортности для населения конкретной территории. Чем выше индекс, тем больше резервов тратит организм для адаптации, тем больше должна быть компенсация за переживаемый экстрим.
При этом не важно, в какой климатической зоне расположена данная территория. Высокий индекс дискомфотности можно получить и в каком-нибудь районе Москвы, где люди вынуждены дышать воздухом, отравленным близлежащим заводом, пить плохого качества воду и прочее. Вот тогда все стало бы на свои места, все было бы прозрачно и понятно. И справедливо.
Разработанный НИЦ «Арктика» документ в виде проекта федерального закона прошел общественные слушания в Государственной Думе и… лег под сукно со странной устной резолюцией: «Для прохождения данного закона в настоящий момент слишком узкое политическое окно». Что бы это значило?
«Хвост вертит собакой»
— Аркадий Леонидович, какую практическую помощь получают колымчане от деятельности вашего центра?
— Разрабатываем и распространяем (в отличие от многих других научных организаций, бесплатно!) методические рекомендации – по региональным нормативам функциональных физиологических показателей организма. Сейчас готовим очередную рекомендацию по психофизиологическому статусу школьников города Магадана.
Кроме того, центром разработан комплекс уникальной медицинской аппаратуры, позволяющей определять состояние внутренних органов человека по показаниям мозга – то, что раньше считалось в принципе невозможным. Также с помощью этой аппаратуры, воздействуя сверхслабым электромагнитным полем определенной частоты на головной мозг, можно корректировать отклонения в работе внутренних органов, лечить начальные стадии патологий.
— Ух ты! А в Магадане так лечат?
— Наше оборудование вошло в каталоги лучшей медтехники РАН, но, к сожалению, мы не можем выпускать его серийно. Мы не завод, наша задача – развитие фундаментальной науки. Но те производственные базы, которые могли бы выпускать высокотехнологичную медицинскую аппаратуру, в том числе и нашу, в России разрушены, а создавать новые никто не стремится.
И рад бы ответить на вопрос утвердительно, но увы. Пока могу только констатировать тот факт, что мы теряем признаки супердержавы. Делаю такой вывод на основе состояния отечественной фундаментальной науки, которая пребывает сегодня, мягко говоря, не в лучшей форме. Фундаментальная наука – один из ярчайших признаков супердержавы. Содержать и развивать ее – очень дорогое удовольствие для государства, но только она обеспечивает движение вперед. Многие развитые страны, даже на фоне полного благополучия, являются зависимыми, ведомыми, идут в хвосте прогресса только потому, что у них нет собственных научных «генерирующих мощностей».
В нашей медицине вполне реальны серьезнейшие подвижки в плане технологий уже в ближайшем будущем, если государство будет вкладывать деньги именно в науку, а не в нескончаемые реформы и сомнительного характера эксперименты, дающие еще более сомнительные результаты.
«Я уеду туда, где большая вода, может быть, навсегда»
В должности директора научно-исследовательского центра А.Л. Максимов пребывает уже больше 20 лет, сохраняя этот статус при всех ипостасях страны: и в советский период, и в переходный, и в капиталистический.
— Мало кто выживает на таких должностях столько времени! – улыбается Аркадий Леонидович. — Видимо, работая в экстремальных условиях, я привык к трудностям. Однако адаптация постепенно съедает физиологический резерв… Не за горами, кажется, убытие из экстремальных зон в более комфортные и период написания мемуаров.
— Есть мнение, что человек, проживший больше 15 лет на Севере, резко сокращает свою жизнь переездом в теплые края.
— Это подтверждается многими наблюдениями, но, к сожалению, строгих комплексных научных исследований по этой проблеме у нас в стране и за рубежом не проводилось. Но исследования в области физиологических резервов, выполненные на животных, указывают, что если организм был адаптирован к экстремальной среде, а затем перемещался в новые, даже более комфортные условия, то его функциональных резервов бывало недостаточно для оптимальной перестройки организма к новой окружающей среде.
У нас была идея провести масштабные исследования уезжающих на материк лиц с набором достаточных статистических данных: фоновое состояние организма, последующие за переездом изменения, нарушения здоровья, выявление их причин и разработка конкретных рекомендаций по их устранению. Однако такая работа требует серьезных инвестиций, а желающих вложить в исследования деньги не нашлось. Наука дает отдачу, но слишком поздно с точки зрения бизнесмена, у государства же на эти цели пока денег нет.
— Раз наш организм настолько болезненно реагирует на смену климатических поясов, правильно ли мы делаем, проводя весь отпуск «на югах», да еще стараясь прихватить на солнце и витамины детишек?
— Мы поступаем очень опрометчиво. Что у нас неизменно происходит в сентябре-октябре, когда, казалось бы, большая часть северян оздоровилась и окрепла в теплых краях? Волна ОРЗ. Все просто: организмы, особенно детские, ослаблены, дезадаптированы, и им в экстренном порядке приходится вновь вырабатывать защитные механизмы.
Данной концепции организации летнего отдыха – когда в мае-июне мы все дружно собираемся на юг и так же дружно возвращаемся в Магадан к осени – нет больше нигде в мире. Она досталась нам по наследству еще с социалистических времен, когда транспортная составляющая была ничтожной, авиатопливо стоило копейки. Оплачивая нам проезд на юг, государство тем самым откупалось от создания серьезной инфраструктуры организация отдыха и восстановления здоровья на местах. И никто особенно не задумывался, так ли это на самом деле полезно для северян?
Наш центр, разрабатывая свою концепцию закрепления населения на Севере, исходит из того, что большую часть отпуска нужно проводить в регионах, близких к месту постоянного проживания, не подвергая организм дополнительному стрессу. Разве у нас в области нельзя организовать такую схему, имея уникальный курорт «Талая» и массу других бальнеологических возможностей для оздоровления? Да можно, для этого только нужно создавать свою инфраструктуру, выделять средства, а государству проявить политическую волю! Опять же, с нами по соседству есть прекрасная Камчатка, где можно без последствий сменить обстановку, набраться сил и новых впечатлений. Тогда бы и деньги не вывозились с территории для поднятия экономики южных регионов и заграничных курортов, а вкладывались в нашу же инфраструктуру, и пользы для здоровья было бы куда больше. Мы предлагали эту концепцию для реализации в XXI веке. К сожалению, она пока не услышана.
— Аркадий Леонидович, вы можете в двух словах дать рекомендации новому поколению, которое родилось и растет в Магаданской области? Что для них лучше?
— Оставаться здесь. Однозначно. Здесь жить, развивать базовые отрасли экономики, налаживать перерабатывающее производство, восстанавливать сельское хозяйство, которое раньше было весьма эффективным. Ученые, высланные на Колыму в 30-40-х годах прошлого столетия, не просто отсиживали срок. Они продолжали заниматься научной деятельностью и на деле доказали, что сельское хозяйство на нашей территории – дело не просто возможное, но и вполне рентабельное и перспективное. Практически все сорта картофеля, моркови, свеклы, капусты, которые здесь выращивали совхозы, были районированы и давали прекрасные урожаи. И продолжали бы давать, если бы однажды кто-то не посчитал экономически более выгодным завозить сельхозпродукцию из Китая. И мы не удивлялись бы сегодня, откуда у наших детей сплошь аллергии…
Если бы наше укорененное население, выучившись в лучших институтах, возвращалось на Колыму и занималось развитием своей территории – во всех направлениях, от сельского хозяйства до науки, тогда оно не теряло бы свои жизненные ресурсы, а только наращивало их. И это было бы действительно поколение XXI века! Мы же уникальная территория! Богатейшая кладовая полезных ископаемых, расположенная на берегу богатейшего биоресурсами моря. Согрейте ее своим интеллектом, теплом и заботой, и она ответит вам благодарно и щедро. При этом никто не ограничивает северян поехать на пару недель посмотреть Таиланд, Вьетнам, навестить на материке своих родных, потому что за две-три недели организм на новую для него модель адаптации еще не перестраивается.
Люди должны здесь оставаться, для этого необходимо создавать инфраструктуру, способную обеспечить им надлежащие условия проживания, поддержания функциональных возможностей и работоспособности. В этом я глубоко убежден. За это мы, ученые, и бьемся.
«Земля жива и по прежнему вертится»
Зимовка 1982 года для антарктической станции «Восток» была юбилейной, 25-ой. И самой трудной. В начале полярной ночи сгорела дизельная, в пожаре погиб один человек, а двадцать его товарищей, среди которых был А.Л. Максимов, остались без света и тепла.
После прочтения книги Василия Пескова «Зимовка» становится понятно, что помогло полярникам выжить в условиях полной изоляции в самом сердце равнодушно-жестокого ко всему живому ледового материка. И не только выжить, но и умудриться выполнить значительную часть запланированной научной программы.
Мужество? Да. Осознание того, что за их судьбы переживает весь Союз? Несомненно. Забота о товарищах? Само собой. А еще – неповторимая русская смекалка, умелые руки и настоящее чувство юмора. И вера, что им это по плечу.
Антарктическая станция «Восток».
Цитаты из дневника Аркадия Максимова (из публикации В.М. Пескова):
Сразу после пожара в дизельной: «Температура в моем уголке уже минус тридцать один. Писать можно только карандашом. Зубная паста сделалась каменной. Для пробы заколотил тюбиком в деревянную стойку гвоздь… Алюминиевые стены дома страшновато, как натянутый до предела канат, звенят. И лопаются. Обои на стене разрываются, как будто их разрубили саблей, и скручиваются… С этим натиском холода воюем пока тремя «керосинками» – одна в кают-компании, одна у радистов, одна на буровой у движка. Около этих точек и жмемся…
Я в Антарктиде не новичок. И не склонен к лишнему драматизму. Но положение отчаянное. Вслух об этом – никто ни слова. Но думают все, несомненно. Такого тут еще не бывало. На Молодежной, в Мирном и на Большой земле, узнав сегодня о нашей трагедии, кто понимает, скажут: «Не выкарабкаться ребятам». Я бы и сам так сказал. А надо выкарабкаться!.. Пока писал, температура понизилась до тридцати четырех. Пальцы не держат карандаш».
Середина зимовки, борьба за выживание: «Временами казалось: календарь остановился. Земля прекратила движение. И только звезды в ясную ночь и радиограммы с далекого милого Севера сообщали уверенность: Земля жива и по-прежнему вертится».
«Темно и метель. Когда возвращался из кают-компании (по часам середина московского дня!), то маханул мимо своего дома. Где я? Ничего не вижу. Испугался. Щупая свои следы руками, как собака, на четвереньках вернулся к исходной точке… Мысленно посмотрел на себя со стороны – смешно и грустно».
«Мы прямо, как совы, кажется, даже зрение обострилось…»
«Погода уже теплая. Всего шестьдесят градусов. Я не пользуюсь унтами, хожу в валенках, даже если надо работать на воздухе более часа. А Головин вчера в одних трусах «пугал Антарктиду».
Колонна на пути к «Востоку».
23 августа. Конец полярной ночи. Население станции полным составом вышло встречать солнце: «На солнце можно положиться, оно взойдет обязательно. Вышли его встречать. И оно в точном соответствии с космическим расписанием появилось. В 13 часов 30 минут все построились у флагштока. Укрепили и подняли новый флаг, прибереженный Валеркой Головиным, старый на ветрах и морозе истрепался до маленьких лоскутков. Момент – сердце разрывается от волнения. Над горизонтом – шар солнца, а тут, на мачте, поднимается флаг нашей Родины. Ощущение такое, будто новая жизнь начинается».
Окончание зимовки: «Валерий Лобанов и я улетали с Востока самыми первыми. Летчики глядели на нас как на пришельцев с того света, спросили: ребята, чего бы вы хотели сейчас поесть? В мечтательно-теоретическом плане мы заявили: теперь бы картошки и яичницу с луком. Каково же было изумление наше, когда минут через двадцать зовут нас летчики к столу, покрытому старой антарктической картой. И что мы видим? Жареную картошку и яичницу с луком! Сразу почувствовали, что возвращаемся к человеческой жизни».
Автор статьи: Саша Осенева.