Борис Шабалтас.
Перед старыми черно-белыми фотографиями (нет: фотокарточками! – так их называет старшее поколение) я испытываю нечто вроде благоговейного трепета. Потому что они – самые внимательные и беспристрастные летописцы. Они честно, без витиеватостей и двусмысленностей рассказывают о минувших днях, сохранили для нас застывшие мгновения событий и их участников.
Участников – это особенно важно. И жутковато: вот же они, люди — мужчины, женщины, дети, старики. Такие живые, такие реальные, позируют с готовностью фотографу – подбоченясь, лихо заломив фуражку, строго нахмурив брови или жеманно сложив губы бантиком. Любуешься ими и одновременно пытаешься осознать: как это – их нет на этом свете? Как же?..
Я очень неравнодушна к старым снимкам. Поэтому-то, наверное, мне и запала в душу одна фотография, случайно увиденная несколько лет назад. Запечатлен на ней молодой советский боец в чуть сдвинутой набок пилотке; он присел перед фотокамерой, опершись на одно колено, а в руках держит оструганный с одного конца прутик с нанизанной рыбкой. И улыбается – открыто и счастливо, по-мальчишески… Нижняя часть фото заклеена белой бумагой с размашистой подписью: «Рыба из Шпрее. 10.05.1945».
Борис Шабалтас, Германия, май 1945 г.
— Мой отец, — пояснил владелец снимка Дмитрий Борисович Шабалтас, заглянувший в редакцию во время моего дежурства. – Шпрее (Шпре) – это река под Берлином. Там мой отец с товарищами встретил Победу.
В тот день подробнее узнать о фронтовике Борисе Борисовиче Шабалтасе у меня не получилось: не дал ворох неотложных служебных дел. Потом суматоха будней отодвинула нечаянную встречу на второй, третий план…
Но фотография счастливого бойца с рыбкой в памяти не стерлась. В преддверии празднования 70-летия окончания Великой Отечественной войны я попыталась найти сына Б.Б. Шабалтаса. И вовремя: Дмитрий Борисович «сидел на чемоданах» — собирался улетать в Москву, однако час для меня нашел. Показал другие снимки отца – все больше послевоенные, с «иконостасами» боевых и трудовых наград на парадном пиджаке. Поделился воспоминаниями.
— Рыбалкой на Шпрее отец с бойцами отметили День Победы. Удочки где взяли? Да не было удочек, гранату использовали…
Б.Б. Шабалтас.
Из скупых рассказов родителя Дмитрий Борисович знает, что во время штурма Берлина погибло очень много его боевых товарищей. Он сам был ранен в руку: фаустпатрон разрушил здание, у которого лупила по целям его батарея, и все равно из боя не вышел. Но по порядку.
Горный инженер Борис Шабалтас с женой и дочкой Лорой жил в Караганде (Казахская ССР), работал на шахте. В 1941-м в семье появился сын Дмитрий. Все складывалось так хорошо, и тут – война…
Он ушел на фронт добровольцем почти сразу, в июле. Был зачислен в артиллерийские войска. Долго и мучительно отступал, огрызаясь, не сдавая захватчику без отчаянного сопротивления ни пяди родной земли, выводя из строя свои же пушки, которые нередко приходилось бросать, потому что не было ни сил, ни времени возиться с ними в отступлении.
Избежал окружения под Харьковом. Воевал на Ленинградском фронте, затем – на Кавказском. В ноябре 1942-го на Кавказе был ранен в живот осколком мины.
— Он никогда не брал с собой санпакеты, а тут вдруг, сам не зная почему, сунул за пазуху, — говорит Дмитрий Борисович. – В том бою их целью были вражеские минометы. Осколком мины его и зацепило. Если бы не санпакет…
И вот тоже судьба: если бы он тогда не попал в госпиталь, то был бы переброшен со своим подразделением под Сталинград. Там, под Сталинградом, в страшной мясорубке, полегла вся его часть. После госпиталя был Первый Прибалтийский фронт.
— Отец очень мало говорил о войне, не любил, — продолжает Дмитрий Борисович. — Но однажды мы были с ним в отпуске в Ленинграде, оттуда на автомобиле поехали в Прибалтику, и на подъезде к литовскому городу Шауляй (Шяуляй) он вдруг начал рассказывать, как чуть не погиб здесь.
Шауляй в период немецкой оккупации. Перед расстрелом.
Летом 44-го наши войска взяли этот стратегически важный город и тем самым поставили под угрозу коммуникации группы гитлеровских армий «Север». Немцы попытались его отбить — зло, остервенело. На оборону города, для создания противотанкового щита, были в спешном порядке брошены артиллерийские соединения, в том числе батарея, которой командовал старший лейтенант Б.Б. Шабалтас.
Четыре пушки, артиллеристы и пехотинцы – всего шестьдесят человек, включая командира батареи. Как следует из рассказа его сына, они стояли как раз у шоссейной дороги, на въезде в город.
Рядом с их позицией, полускрытый деревьями, до сих пор тянется к небу остов высокого костела. Его стены сплошь изранены, выщерблены осколками и снарядами, местами обожжены. А за ним – поле, по которому неумолимо ползли немецкие танки.
— На местности было все как прежде, заметил тогда отец. Только деревья у костела выросли, вытянулись. И не было в живых многих товарищей. Их же к концу боя из шестидесяти осталось двенадцать…
Погибших воинов похоронили в братской могиле в черте города, поставили памятник: убитый солдат и плачущая над ним мать. На базаре мы купили цветов. Отец засыпал ими гранитные плиты памятника. Долго стоял над ним, плакал. Я тоже…
Годы спустя, после развала СССР, литовские власти убрали памятник, а могилу то ли сровняли с землей, то ли перенесли куда-то. Отец так сильно переживал по этому поводу. Да что ж теперь… — Дмитрий Борисович замолчал, полез в карман за платком.
Памятник советским воинам в г. Шауляй, Литва.
Информации про данное захоронение советских солдат в Шауляе из доступных источников я не нашла. Зато нашла сведения и снимок другого памятника советским воинам-освободителям, который по окончании войны был установлен в самом центре города, на площади Воскресенья, между зданием городской администрации и кафедральным собором.
В последние годы он неоднократно подвергался осквернению вандалами-неонацистами. А в декабре 2014-го городские власти объявили о намерении убрать памятник — дескать, он не вписывается в европейскую концепцию площади и не сочетается со стоящим рядом собором. На месте обелиска руководство города собирается разбить клумбы и поставить детские площадки.
С глаз долой, как говорится, из сердца вон. Наши деды и прадеды были свидетелями самой кровавой в истории человечества войны, а мы сегодня – свидетели циничного демонтажа этой самой истории. В полном соответствии с «европейской концепцией».
Конец войне близко!
За сражение под Шауляем Б.Б. Шабалтасу дали Орден Отечественной войны. Новые бои в этом районе развернулись в октябре 1944 года. Наши войска перешли в наступление и вскоре вышли к Балтийскому морю, а группа армий «Север» была изолирована на Курляндском полуострове, и оставалась в «котле» до капитуляции Германии.
Для старшего лейтенанта Бориса Шабалтаса война продолжилась в Польше, Белоруссии. Видел он деревни, разоренные, выжженные дотла бендеровцами, забыть которые не мог до конца дней. За те ожесточенные, яростные схватки с врагом получил Орден Красной Звезды.
На интернет-ресурсе Минобороны РФ, который называется «Электронный банк документов «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», мне удалось найти наградной лист Бориса Борисовича, заполненный 8 августа 1944 года командиром 1317-го истребительно-противотанкового полка 25-ой отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады Склярским.
Наградной лист Б.Б. Шабалтаса (фрагмент).
В графе «Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг» написано следующее: «Тов. Шабалтас Б.Б. дисциплинированный, смелый, инициативный, способный управлять своим подразделением в бою. Участник обороны Кавказа. В боях за населенные пункты Лейпцны, Палюнцы, Богданы, 1-ая линия, следовал в боевых порядках пехотою, держал личную связь с командиром батальона, под сильным пулеметным огнем катил вручную орудия, уничтожал огневые точки и живую силу противника.
Его батарея за два дня уничтожила: 1 крупнокалиберный пулемет, 75-мм пушку, 3 огневые точки, 15 немцев, разрушила 2 пехотные ячейки, сам лично разрушил наблюдательный пункт противника в каменном доме. Тов. Шабалтас Б.Б. достоин правительственной награды Орденом Красной Звезды».
— Хорошо помню, как отец вернулся домой, хоть мне всего четыре года было, — рассказывает Дмитрий Борисович. — Мама и бабушка уже ждали его – знали, что прибудет. Вертелся у окон и я с Лорой, пытался в каждом прохожем определить: не это ли мой отец?
Его появление произвело на нас фурор: он приехал в пролетке, с невообразимым шиком и блеском! Задыхаясь от восторга, мы с сестренкой выскочили на улицу. Он шагнул нам навстречу из коляски – большой, красивый, в нарядной кубанке. Сгреб нас, визжащих от радости, в охапку и пошел в подъезд. Сколько было счастья в доме!..
Надолго в Караганде семья не задержалась: надо было поднимать огромную страну из руин. Б.Б. Шабалтасу поручили руководить монтажом моста в Кировограде (Украинская ССР). На строительстве была задействована диковинная тяжелая техника из Германии. Работали и пленные немцы.
— Водили их на работы под конвоем, с собаками, как положено, — вспоминает собеседник. – Мы бегали поглазеть на немцев – и страшно было, и любопытство распирало. Кто постарше, норовил в них камнем кинуть, а мы, малышня, улюлюкали и дразнились: «Фрицы – мокрицы!» Ох, и отругала же нас бабушка, когда узнала: «Да разве можно так?! Они же пленные! Не смейте!»
Борис Шабалтас прожил долгую и, думаю, счастливую жизнь, принес еще немало пользы Родине на ниве мирного, созидательного труда. Он – полный кавалер ордена «Шахтерская слава», уже один этот факт о многом говорит.
Сын Дмитрий пошел по стопам отца: окончил Днепропетровский горный институт, правдами и неправдами выбил распределение на Север и в 1963-м приехал на Колыму. Первое место работы – прииск «Ударник» (Сусуманский ГОК). Затем была Чукотка, где он фактически с нуля осваивал прииск «Отрожный». Начинал горным мастером участка, окончил директором прииска.
С 1979 года Д.Б. Шабалтас работал на Теньке: начальником производственно-технического отдела Тенькинского ГОКа, впоследствии – директором этого комбината; руководителем прииска «Курчатовский»; директором самолично созданного золотодобывающего предприятия ООО «Форинт». Трудился бы и сегодня, невзирая на годы, но – здоровье…
Дмитрий Шабалтас.
С мечтательной улыбкой Дмитрий Борисович вспоминал, как однажды отец с Украины приезжал погостить к нему на Чукотку.
— Уж я расстарался повозить его, показать Север! Ездили в Анадырь на вездеходе, порыбачить – как раз лососевый сезон был. Больше всего его, как и многих южан, поразил таз с икрой на общем столе под навесом, из которого икру ели исключительно столовыми ложками. И нельму ловили, тут же на берегу ее жарили. Вкусно!
И на охоту возил, на утку. Отдал отцу свое ружье. Но он так ни разу и не выстрелил: «Зачем? – говорит. — Пусть живет живое».
Папа умер от рака, который развился в результате ранения тогда, в 42-м, всего на месяц пережив маму. Всю жизнь прошли вместе, и похоронены рядышком.
А сестра моя в Киеве живет. Очень за нее беспокоюсь. Каждую неделю звоню: все ли в порядке? Неспокойно стало в Киеве. Два года назад гостил у Лоры, гуляли с ней по Крещатику, и уже тогда по нему по-хозяйски прохаживались крепкие парни в кепках-бендеровках, симпатичные девушки раздавали листовки и газеты националистического содержания.
Как же так? – растерянно спросил напоследок Дмитрий Борисович. – Отец, как и миллионы других людей, кровь проливал, освобождая мир от нацистского безумия, а оно опять голову поднимает? Может, не всерьез все это? Ты как считаешь?
Автор статьи: Саша Осенева.