«Хищниками» на Колыме называют последних представителей некогда многочисленного племени вольных старателей. Вкусив азарт поиска золота, они уже не могут остановиться и начинают жить жизнью, схожей с хождением по лезвию бритвы.
По большому счёту, считаясь опасными государственными преступниками, они никогда ими не были. Преступник всегда действует ради обогащения, «хищник» ради азарта поиска металла. У каждого из них была мечта: найти самый большой в мире самородок. Обнаружив просто богатейшее месторождение, они никогда не будут мыть там металл на следующий год, а пойдут в своих поисках дальше в чащобу тайги. Услышав от аборигенов, что в какой-то далёкой стороне есть сказочно богатый золотом ключ, они потратят на его поиски всю свою жизнь, попутно открыв десятки новых месторождений, но никогда не остановятся ни на одном из них. Да и металла они берут лишь столько, сколько им нужно для приобретения припасов и бесшабашной старательской гульбы. Деньги для них не означали абсолютно ничего, они открыто презирали их.
Выйдя из тайги, они не торгуясь, отдавали весь металл первому, попавшемуся им барыге. Делали припасы и начинали гульбу: чтобы водка лилась рекой, чтобы все смеялись и пели, а они могли, щедро одаривая людей, делать грустного — весёлым, несчастного — богатым.
Эта была удивительнейшая порода людей. Хищники не признавали ни малейшего диктата над личностью, а значит, и никаких законов. Только главный закон тайги: «Живи сам, но никогда не смей мешать жить другим людям».
Они познали высшее счастье свободного вольного человека, когда они никому не обязаны и им, никто и ничем не обязан. Когда человек захочет, может уйти хоть на край света, и никто, и ничто для него не указ. Он идёт потому, что он так решил. Для него, вольного ловца сказочного пера жар-птицы, нет, и не может быть никаких условностей или запретов. Он всегда и везде руководствуется только своей совестью и честью вольного старателя. Но главное, ради чего, постоянно рискуя своей головой, они снова и снова уходят в тайгу — это хмельное чувство фарта находки самородка, которое бьёт в голову, пьянит сильнее, чем спирт.
Умудрённые опытом и искушённые во всех премудростях поиска и добычи золота горняки говорили: «Один настоящий «хищник» стоит десяти комплексных экспедиций. Он чует металл носом…».
Но это — образное сравнение. Его познания в геологии способны повергнуть в шок целое сообщество заслуженных профессоров и академиков. Тому, что знает «хищник», не учат нигде. По одному ему ведомым признакам: очертанию сопок, речных долин, осыпей, выходу коренных пород он безошибочно определит, где есть металл. И не просто металл, а самый большой металл данного месторождения и ближе всего к поверхности.
Когда в начале 60 годов вольное старательство ещё было разрешено законом, нередки были случаи, когда хищник случайно выходил на работающий полигон, долго смотрел, а потом просил позвать начальника или геолога. Когда те приходили, он ошарашивал их вопросом: «А почему от главной струи золотого контура ушли?».
Хищник показывал назад, на отработанный участок полигона, где горняки оставили хороший металл. Поступали они так крайне редко и объясняли это тем, что им, вольным старателям, обидно за хороший металл, который невежды горняки пустой породой, как мусором, засыпают.
Но уговорить «хищника» показать богатое месторождение золота не удавалось никому: ни геологам, ни силовикам, ни криминалу. У них был свой кодекс чести вольного старателя, суровый и беспощадный, который заставлял людей то восхищаться им, то содрогаться от кровавой жестокости.
Эту историю мне рассказал знаменитый в своё время по всей Колыме, а теперь старый и больной Саша–цыган.
Родился Саша-цыган в одном из старательских посёлков Забайкалья. Ему было шесть лет, когда отца задрал медведь, а мать, бросив его, ушла кочевать с табором цыган. Отсюда и прозвище — цыган.
Спустя год его подобрал старшинка вольной ватаги старателей. Читать и писать, его научили старики в зимние вечера. Не желая вступать в государственную артель, ватага ушла искать своё счастье на северо-восток. Постепенно добрались до Якутии и несколько лет прожили там. Но якуты дружны только между собой, пришлых, да ещё и фартовых, они люто ненавидят. Зимней ночью на зимовье ватаги напали. Отстреливаясь, удалось уйти немногим, и цыгану в том числе.
Обосновались в Сусуманской долине. Цыган матерел, стал известным «хищником», а старики умирали. Последним умер его приёмный отец — старшинка. Перед смертью он сильно сожалел, что не успели до конца доделать карту.
Ещё в Якутии, наслушавшись рассказов якутов о том, что где-то на западе Колымы есть сказочный золотой ключ, где вода бежит между самородков, старики стали рисовать карту. Они ещё умели владеть ныне полностью утраченной способностью первопроходцев — ориентацией в пространстве. Когда по отрывочным сведениям, интуиции, рисовали карту, и, пройдя тысячи километров по дебрям тайге, выходили точно туда, куда они и хотели прийти, словно шли по сигналу радиомаяка.
Саше-цыгану было далеко до стариков, но кое-чему они его научили. Он решил по-своему почтить их память, найти этот ключ и положить по самородку на их могилы. Ещё год собирал все сведения об этом ключе и дорисовывал карту. По всему выходило, что впереди его ожидают такие гиблые топи, в которые лезть одному — безумие.
К этому времени за цыганом уже твёрдо стояла репутация фартового, «хищника», поэтому напарник нашёлся быстро. Но топи были местами непроходимы, и они потратили уйму времени, обходя их. К началу осени они дошли до золотого ключа. Конечно, действительность оказалась намного скромнее рассказов, но ключ и вправду был золотым.
Напарник спешил намыть больше золота, а цыган взял лишь то, что хотел. По самородку на каждую могилу стариков и один на память для себя. Песочное золото и мелкие самородки он мыть не стал.
Неожиданно возникла проблема. Они рассчитывали зазимовать у ключа и возвратиться следующим летом, но вокруг совершенно не было зверья. Если идти назад тем же путём, то зима застанет их в самом гиблом месте, на середине топей. У них оставался всего один реальный, но очень рискованный шанс. Рубить плот и сплавляться по совершенно незнакомой реке. И тут цыган впервые усомнился в своём напарнике. Они отправились в путь не за металлом, а на поиски ключа, и нашли его. Теперь им срочно надо рубить плот, а напарник никак не может оторваться от лотка.
Цыган опешил: «С кем же я пошёл в тайгу? Он же нарушает все законы «хищников» — никогда не давать металлу власти над разумом».
Ночной снег отрезвил напарника, и они взялись за топоры. На третий день сплава, завернув за крутой поворот реки, плот влетел под речной завал. Каким-то чудом им удалось в последний момент, подпрыгнув, уцепиться за ветки склонённого над завалом прибрежного дерева, а вот все их снаряжение погибло. У них были поясные ножи, пачка сигарет и коробок спичек, но они не имели даже представления, сколько им надо пройти.
Первые двое суток, используя запас сил, они шли от зари до сумерек, делая короткие привалы около ягодников. На третьи сутки впервые сделали большой привал днём, чтобы поесть печёных грибов. На седьмой день пути напарник цыгана был вынужден высыпать на берег половину намытого им золота из своего пояса.
Утром следующего дня им сказочно повезло: они увидели в конце узкого заливчика пять хариусов. Пока один стоял, зорко следя за тем, чтобы хариус не поплыл к выходу, другой таскал камни, толстые ветки, пучки травы, перегораживая проход. Они взбаламутили ногами весь донный ил залива и хариус, задыхаясь, всплыл на поверхность и ткнулся головой в берег.
Когда по их расчётам до Сусумана было ещё километров сто пятьдесят, а может, и всё двести, шатаясь и спотыкаясь от голода, они вышли к таёжному зимовью.
На Колыме любая частная собственность священна и неприкосновенна. Поэтому в зимовьях в открытую лежат припасы, одежда, оружие.
Но по этому же закону любой нуждающийся в крове, имеет полное право зайти в любое зимовье, жить сколько ему нужно, чтобы набраться сил или переждать ненастье.
Единственное, что он обязан сделать, прежде чем уйти — это заготовить дров вдвое больше, чем он сжег, и набить печь смольём, способным вспыхнуть от одной спички. И никогда не борзеть, пищу готовить самую простую, не брать тех продуктов, которых в зимовье мало. Это самый святой закон тайги. Нарушивший его — навечно становился грязным «шакалом».
Саша–цыган и его напарник отъедались и отсыпались в зимовье четверо суток. Проснувшись утром на пятые сутки, цыган решил: «Пора и честь знать, а то сожрём с голодухи всё, что хозяева на зиму припасли, пора дрова пилить».
Он встал, затопил печь, заварил чифирь, но напарник не желал просыпаться. Цыган попил чайку, покурил, взял пилу и пошёл в лес валить сухостой. Хищники валят лес, ставят зимовье, всегда в одиночку. Для этого двуручную пилу разрубают зубилом пополам, ставят дугу из металлической трубы, приклепав её к обоим концам. Получается лучковая пила и пили себе в удовольствие любое, нужное для тебя дерево.
Саша-цыган завалил уже две сухие лиственницы и хотел завалить третью, когда в его спину упёрлись стволы ружья.
— Тихо. Положи инструмент и нож на землю. Теперь повернись. Кто вы?
Цыган исполнил приказание и повернулся. Перед ним стояло двое мужиков, стволы их ружей смотрели ему в грудь. Цыган рассказал всё.
— А у твоего напарника, какое оружие? Только поясной нож? Это хорошо, пошли к зимовью и ни одного лишнего звука.
Подошли к зимовью. Напарник сидел за широким столом, стоящим у входа в зимовье. На столе стоял большой ящик, что он делал, не было видно. Прямо в затылок цыгану прошептали:
— Спроси у него, что он делает?
Цыган спросил и тот ответил, не поднимая головы.
— Помнишь вчера, когда похлебку варили, вместо тушёнки сгущенка попалась, я её обожаю, но номера нечёткие. Пятую банку уже открыл — всё тушёнка.
Цыгана словно обухом топора по голове ударили. Его напарник нагло и подло борзел, и где? В зимовье спасшем им жизни!!! Цыган забыл, что в его спину смотрят стволы. Он подскочил к столу и, подняв ящик с консервами, обрушил его на голову напарника.
— Шакал! Грязный и подлый шакал, ты нарушил самый священный закон Колымы, — он хватанул рукой по боку, ножны были пусты.
За спины цыгана вышли мужики. Один без слов обрушил приклад на голову шакала, нагнулся и вынул нож из ножен. Второй принёс из зимовья верёвку, и они крепко спеленали его. Тот замычал, открыл глаза и сразу всё понял.
— Мужики, накладка вышла. Бес попутал. Но у меня есть металл. Хороший металл, вы колонну грузовиков с тушёнкой купите…
Ему вторично врезали прикладом по голове, и он потерял сознанье. Мужики переглянулись, а затем старший из них сказал:
— К тебе у нас претензий нет. Ты всё делал по закону тайги, и ты пошёл валить сухостой на дрова. Вот твой нож. Возьми пустую банку под чифирбак, пачку чая, спички, сигареты, пару банок тушёнки. Пройдёшь до поворота реки, увидишь наш след, возьми его направление за ориентир и иди прямо.
Через шестьдесят километров выйдешь на якутскую трассу. Об этом не думай. Ты сам назвал его «шакалом» и отлично знаешь, что ожидает тех, которого будут судить судом тайги. Иди.
После амнистии 1953 года тысячи бывших зэков не стали выезжать на материк, и произошло невероятное. Бывшие рецидивисты стали самыми ярыми поборниками порядка и главного закона тайги. По Амуру, Сахалину, Якутии, Чукотке и Колыме были сотни посёлков, где люди десятилетиями не ведали краж, разбоев, поножовщины.
Если такой криминал и случался, то милиция узнавала об этом лишь после того, как человек исчезал навсегда. В таёжном краю люди предпочитали разбираться в своих проблемах сами. Изменился и суд по закону тайги. Теперь «шакала» больше не пороли, а уродовали обе руки. Те самые, что посмели взять в тайге то, что им не принадлежит.
Цыган ушёл, а через полтора месяца его разыскал мужик и сказал:
— Иди в больницу, тебя дружбан зовёт.
— Какой ещё дружбан?
— А тот самый, у которого выше локтей нет обеих рук.
Цыган пошёл в больницу. Его встретил бывший напарник. Больше всего на свете цыгану хотелось избить его в кровь, но по закону тайги он был обязан помочь своему бывшему напарнику, несмотря ни на что. Рассказ напарника был короток и страшен:
— Я валялся у них в ногах. Умолял, взять себе всё моё золото, а они за всё время сказали одно лишь слово — шакал. Меня поставили на колени у стола и привязали так, что мои руки лежали на столешнице ладонями вверх. Потом они ушли и принесли две огромные охапки толстых ивовых прутьев. Мне завязали рот, и, встав с обеих сторон стола, стали ритмично бить по рукам. Когда я терял сознание, они отдыхали. Стоило мне очнуться, меня били вновь. Потом меня погрузили на лодку и куда-то везли.
Очнулся я от вкуса водки, мужики сказали: «Мы привели тебя в чувство с одной только целью. Дабы ты мог сам убедиться в том, что мы не взяли ни одной песчинки из твоего поганого шакальского золота».
Они сняли с меня пояс, показали, что всё золото на месте, вновь надели его на меня, сказав: «Теперь иди по этой дороге. Простит Колыма — дойдёшь до трассы или подберут рыбаки. Нет — подохнешь, как и подобает шакалу».
Я посмотрел на то кровавое месиво, что когда-то было моими руками, полз за ними, умолял пристрелить меня, но они сели в лодку и уехали.
Сколько дней я блуждал вдоль дороги, я не знаю. Может, я вообще кружил на одном месте. Очнулся я уже в палате и без рук. Когда пришёл в себя, то спросил, кто меня привёз, зачем отрезали руки и где мой пояс. Мне ответили, что меня нашли рыбаки. Я был весь во вшах, меня раздели догола прямо в тайге, завернули в одеяло и привезли сюда, пояса на мне не было. О спасении рук не могло быть даже и речи, а на днях те двое мужиков пришли ко мне в больницу и сказали: «В понедельник тебя выписывают. Своих три дня, ты давно пережил. Мы даём тебе всего три часа после выхода из больницы, чтобы ты попробовал, исчезнуть отсюда навсегда. Не успеешь — не взыщи…».
Цыган, я расскажу тебе, где у меня спрятано золото, очень много золота. Возьмёшь половину, но поможешь мне уехать. Полечу в Москву, врач говорил, что есть какие-то протезы на биотоках.
Цыган перебил его:
— Молчи! Ты получил то, что заслужил. Поганить свои руки о твой металл, я не буду. На нём клеймо шакала. Но мы с тобой делились последним куском сырой рыбы, поэтому я выполню свой долг таёжного напарника, найму людей, которые помогут тебе навсегда уехать с этих мест.
Цыган купил бельё, одежду, шубу, унты, положил в рюкзак харчи, билет на автобус. Всё это и деньги на первое время принесли двое бичей. Они же посадили «шакала» на магаданский автобус.
Это был урок для цыгана. Больше ни в каких таёжных делах у него уже никогда не будет напарников. Чужая душа — потемки, а через партнёра так легко замарать свою честь, которую от скверны очистить уже невозможно. Настоящий вольный «хищник» и замаранная нарушением главного закона тайги честь таёжника — вещи в этих дремучих местах несовместимые.
Автор: Юрий Маленко.