1 ПАП. Техник, лейтенант Виталий Андреевич Шевчук.
На берегу Охотского моря есть город Охотск. А рядом – небольшое поселение Чумикан. Вот туда в 1912 или в 1913 году с Владивостока прибыл мой отец. Он приехал с Украины во Владивосток на заработки. На Украине работы не было, а во Владивостоке дядя жил, вот он и позвал. А потом с Владивостока направился в Охотск. В Охотске он работал, женился, появились дети. Я родился вторым — это произошло 10 декабря 1918 года.
Ввиду того, что там с работой для отца и обучением детей было тоже плохо, отец в 1928 году уехал в город Николаевск-на-Амуре, где нанялся на работу на золотые прииски и долго на них работал. Перед войной он работал тоже на приисках, но в Читинской области.
Когда учился в младших классах, я у родителей жил. А постарше, начиная с четвертого жил в интернатах, все места перечислять не буду, скажу только, что начал на станции Сковородино, это в Читинской области, а седьмой класс кончил в месте с названием – Черемухи.
У нас много родственников было в Киеве и Москве. Учиться в восьмом классе отец отвез меня в Киев. Жил я у дяди. Дядя был полковник железнодорожный, и когда он поступил в железнодорожную Академию в Москве, он меня с собой взял. И я в Москве учился в девятом классе. Но условия бытовые были трудные и отец забрал меня. Так что десятый класс я кончил в Читинской области, в этом самом Сковородино.
Весной 1938 года я поступил в Иркутское авиационно-техническое училище.
— А как это произошло?
Отец хотел отправить меня на Урал – учиться на горного мастера. Там на Урале, в городе Плаз родственница жила. Тетка моя и его сестра. Я туда приехал, посмотрел. Не понравилось мне, и я вернулся обратно к отцу.
И тут объявление о наборе в авиационно-техническое училище прочитал. Я написал им письмо, мне ответили: «Явиться к 1 ноября». 1 ноября я явился, сдал небольшой экзамен, и поступил в это техническое училище курсантом. В 1940 году решили ускоренный выпуск сделать, раньше выпустить, на Финскую войну. Нам уже костюмы пошили, но в марте месяце Финская война кончилась. И направили меня в Московский военный округ.
— А звание какое получили?
Воентехник 2-го ранга.
— Чем Вы занимались в училище? Как Вас учили?
Училище подразделялось на отделения. Я поступил на самолетное отделение, учился на техника самолета.
— Какого? Бомбардировщика? Истребителя?
Общего профиля. Вначале предполагали готовить борттехников, но из-за войны обучение сократили, и в 1940 году в марте выпустили.
Это было очень большое училище, оно долго существовало. Не знаю, существует ли оно сейчас. Вначале были теоретические занятия. Начали с того, что повторяли азы физики и химии. В то же время работу жестянщика тоже осваивали. А потом начали изучать самолеты. Аэродром был на окраине Иркутска. Самолеты, в начале были старые: «По-2», «ТБ-3»… Потом пригнали «СБ». На них нас учили. И вообще, что такое самолет, с этого начали. Как он летает. Простейшие основы аэродинамики. В высших учебных заведениях теорию изучают подробно. А нам упрощенно.
О двигателе я раньше никакого не имел представления. Изучали все системы самолета. Все было сделано для того, что бы человека обучить знанию самолета.
— Как Вы в училище экзамены сдавали?
Экзамен проходил на самолетах. Была возможность каждому запустить самолет. Ну и билеты были, вопросы: рассказать про масляную систему самолета, топливную систему или конструкцию шасси. Мы зачеты сдавали по разделам.
— Вы помните 1939 год, войну на Халхин-Голе?
Кое-какие сведения до нас доходили. Но туда от нас никого не послали. Все внимание было обращено на Финскую войну. Наша учеба кончилась в феврале. В марте, когда мы уже собирались, война кончилась. И нас, человек, наверное, сорок направили в Московский военный округ. Наш гарнизон под Подольском – деревня Дубровицы и полевой аэродром, километрах в трех, еще только начал формироваться. Командованию части передали большой дворец какого-то богача. До этого он использовался какими-то организациями. Когда я приехал, мне дали отпуск.
После отпуска самолетов еще не было, и мы, техники, занимались в классах. А потом пошли партиями приходить самолеты и летчики. Они приходили и из ГВФ, и выпускники гражданских училищ. Среди них было несколько москвичей, в том числе был у нас в полку Леня Хрущев, первый сын Никиты Сергеевича Хрущева. Основу части составили уже послужившие. Создалась первая группа, начали осваивать полеты. Часто приезжал инженер округа, как же его фамилия, выскочила из памяти…
— Ну, это не важно. А Вы чем занимались в этот период?
Как самолеты пришли, начали все на самолеты ходить. Смотрели заправку, запуск самолета. Не болтались, ни в коем случае. Учились, перерыв только на обед.
Потом сдали зачеты по знанию техники, и я оказался во 2-й эскадрильи, за мной закрепили самолет. Меня прикрепили к технику, который уже работал до этого на самолете. Штурманом этого самолета была единственная женщина в полку – штурман Надя Кролик.
А потом «Ары» стали приходить с завода. «Ар-2» – это самолет Архангельского. Начали комплектоваться две эскадрильи с «Арами». А старье, раньше выпущенное, в 3-й, 4-й, 5-й эскадрильях собиралось. Так я попал на «Ары».
– Какие двигатели стояли на самолетах?
«М-105» стоял на «Ар-2», а «103» на «СБ».
– Разница в обслуживании была какая-то между «Ар-2» и «СБ»?
По-моему – нет. Двигатели по мощности отличались, и ряд реконструкций был. Подробностей не помню… Вы посчитайте, сколько лет с сорокового года по сегодняшний день.
– Тяжело Вам было работать на этом самолете?
Что б тяжело было, не могу сказать, я тогда опыт приобретал.
– У новых «Аров», которые с завода поступали, много дефектов обнаруживалось?
Были, у них были щитки выпускные, это переходная машина же была к «пешке»… По элеронам были доработки, помню. По системам тоже. Представители приезжали…
На становление части были брошены силы, потому что полк как бы придворный был, понимаете. В ноябре 1940 года наш полк участвовал в параде.
А в войну участвовали уже со своей дивизией. Наша дивизия стояла в Калинине, ну, теперь Тверь. Полки дивизии раньше других получали «пешки». А мы продолжали на «Ар-2» летать.
– Вы Леонида Хрущева запомнили? Что он за человек был?
Очень запомнил. Он был в нашей эскадрилье. Разгильдяй, нарушал дисциплину, и ему все сходило. Он совершенно не признавал руководство полка. Например, запросто командиру эскадрильи скажет: — Я поехал в Москву. Поехал. Захотел, приехал, захотел не приехал…
Мы вылетели готовиться к первомайскому празднику 1941 года в Калинин. Там наша дивизия была. Началась подготовка. Все три полка готовили, чтобы прошли один за одним. Все шло успешно. Но случилось такое, что одна машина упала…
Машина была не нашего 134-го, а с другого полка, по-моему, с 295-го. Она уже вернулась с парада, и в районе текстильного комбината в Калинине упала. Посторонних жертв не было, только экипаж погиб. Техника подвела или экипаж ошибку какую-то допустил, не знаю.
Я очень много в жизни аварий расследовал, будучи главным инженером и заместителем главного инженера ЛИСИ. И когда был инженером полка, я свои машины тоже исследовал, всяких неприятностей было много. И очень редко можно было сказать сразу про причину. Редко, очень редко. Это в авиации трудно.
— А Леонид Хрущев как к этому отношение имел?
Нет, позже в 1941 с ним произошел похабный случай… Мы на майский парад слетали, и свободного времени много появилось, ходили на танцы, знакомились с девушками… Короче, кампания шла по мосту, и какая-то девочка упала с моста и утонула. Завели дело. Такой шум был…
Но наверно какой-то нажим сверху был – прикрытие от отца Хрущева, понимаете. И дотянули до того времени, что война началась, а там все забылось…
— Давайте чуть-чуть назад вернемся. Приказ Тимошенко о переводе на казарменное положение помните? Как его в полку восприняли?
«Приказ №0362 от 22 декабря 1940 года, предписывал перевести летно-технический состав ВВС на срочную службу, то есть летчиков, летнабов, авиатехников из училищ выпускать сержантами и служить в ВВС 4 года, а после 4 лет наиболее способных оставлять в частях, а остальных демобилизовывать.
Летчиков по этому приказу стали называть «пилотами», летнабов — «стрелками-бомбардирами», авиатехников — «механиками».
Всех командиров (летно-технический состав), кто не прослужил четыре года, но уже имел воинское звание, подстричь и перевести на казарменное положение.
Многие такие командиры уже были женаты и имели детей. Все семьи из авиагородка приказали выселить и отправить на родину (на каждого члена семьи выдали по 2500 рублей на переезд).
Опять для нас стал распорядок дня как в училище у курсантов, — в город только по увольнительной, хотя мы и носили в петлицах кубики. В частях ВВС был страшный моральный упадок.
Приказ вредный, даже прямо вредительский, и это перед самой войной. Многие слабохарактерные кончали жизнь самоубийством. Доходило до того, что командиры (офицеры) других родов войск откровенно издевались над авиаторами. Патрули в городе заставляли нас снимать головной убор и смотрели стриженный ты или нет. Если стриженный — «Предъяви увольнительную!» В противном случае сразу отправляли в комендатуру на гауптвахту».
И. Сталин этот приказ отменил, но только в сентябре 1941 года. Пилоты снова стали «летчиками», стрелки-бомбардиры — «штурманами», авиамеханики — «авиатехниками». При окончании авиаучилища присваивались офицерские звания: младший лейтенант, лейтенант, авиатехник 2 ранга, младший авиатехник.
Приказ есть приказ. Ну, выполнили. Я сам ходил остриженный. Мне не очень в тягость было. Мы холостяки были… Ну, конечно, хотелось бы более свободными быть. Но нас содержали хорошо. Столовая бесплатно…
— Вы сказали, что ваш полк был «придворным»? И я так понимаю, что вы были на особом счету?
Да.
— В полку должны были быть особисты. Вы их замечали вообще?
Да нет. Не мешали, ничего. Вообще, проверяющих много было, и нас техников опрашивали:
— Нормально летает?
— Нормально.
Значит все у тебя нормально. Вот так.
— Вы помните первый день войны? Расскажите поподробнее.
На воскресенье я получил разрешение выехать в Москву, где у меня были родственники. Нам давали паек, он тогда назывался «Ворошиловский»: мука, масло, молоко сгущенное, что-то еще. Я это добро отвозил родственникам. Когда я в Москве учился, они меня опекали. Уехал я в субботу. А утром война началась. Тетка мне разбудила:
— Виталий, вставай, война началась!
Я соскочил, умылся быстренько, не стал кушать и скорей на трамвай. По-моему, на трамвае… А может и на метро… И на вокзал. На электричке в Подольск. Бегу, а рядом бегут наши, которые тоже были в городе, и всем передают команду:
— В общежитие не заходить. На аэродром!
Нам надо было противогаз взять. Мы думали, мы сюда не вернемся. Нет, потом вернулись, отпустили нас.
Весь день мы просидели в готовности. А вечером командир полка сказал, что наш полевой аэродром, на который мы должны были сесть, немцы бомбили. Он был оборудован макетами. Они видимо засекли, разведка работала, так что вылет задерживается. Командиром полка тогда был Титов. У нас несколько командиров сменилось. В 1940 году один наш командир полка упал при заходе на посадку, прямо около общежития полка. Причину нам так и не сказали.
И до 27 числа мы все на взводе были. 27 числа мы вылетели, сели в Ржеве…
— А технический состав как добирался?
Некоторых с собой взяли, но туда и машины пошли. Вот, я на машине добирался.
— Вы прибыли в Ржев, а дальше что?
В первую очередь поступила команда — рассредоточить самолеты. По всему аэродрому, где лес поближе, растаскивали самолеты. Связь установили, все прочее. Подготовка была к вылету, вот. Командование там связано с дивизией. А дивизия командовала уже нашим полком. Так, получали оттуда. Я его название аэродрома не знал и там побыл всего один день. Не до названия было.
— Один день Вы пробыли на аэродроме, а дальше что было?
А дальше, полк разослали по эскадрильям. Начиная от Калинина, и далеко на юг. Я был в эскадрилье на «Ар-2».
К нам приехала какая-то бригада и делала кое-какую доработку самолетов. Подвесили контейнеры, так называемые «ведра Ониско». Они с мой рост. А диаметра примерно вот так руками обхватить… Потом их снимали, вешали обычные бомбы и бомбили. Пока доработку делали, мы продолжаем работать на других самолетах.
Командира полка быстро сбили, он выпрыгнул с самолета и пришел пешком в гражданском…
— А летали днем? Или ночью?
Летали первое время днем, а потом перешли на ночь.
— А прикрытие истребительное было какое-нибудь?
Прикрытия очень мало было. Один, два И-16.
— А что летчики вообще говорили?
Ругались, что приходится летать без прикрытия. Их сбивали.
— Как летчики отзывались об «Аре»?
Отзывались хорошо. Они считали, что зенитки по ним мажут потому, что он шел на двадцать километров быстрее, и все разрывы зениток сзади. Понимаете? Не знали немцы еще тактических данных…
Начали бомбить ампулами. Это такие круглые шары, их закладывали в «ведра Ониска», перекладывали листовками с пропусками для перехода немцев в наш плен. Я листовки только картинки посмотрел, некогда было. Этими ведрами начали бомбить район Ельни.
Летчики прилетали и говорили:
— Страшно, — говорит, — как бросишь, так сплошной огонь.
День побросали, а на следующий день немцы нас засыпали листовками. «Рус, кончай бросать напалм.— Они не писали термитными бомбами, ампулами. Они написали «напалм», я помню — «напалм».— Иначе, будем химию применять».
Я не знаю, сколько бомбежек ампулами произвели. Этим занималась московская бригада. И они подчинялись Ворошилову. Дело это было сверхсекретное. Так и было сказано, что по вопросам бомбежки эскадрилья будет подчиняться Ворошилову. Я не помню, почему они прекратили, но нам дали команду:
— Прекратить!
Еще машина стояла с ампулами, но их после команды «прекратить» не стали заряжать. И больше мы их не видали. И продолжали заниматься бомбежкой.
— Вы помните, кто ваш командир экипажа был?
Латышев был. А Надя — штурман… Она погибла. И я ездил хоронить… Их атаковал истребитель и убил командира. Управление было дублировано, и она вывела самолет к Ржеву.
Долетела, но заходила на посадку неправильно. Зашла с большим креном, и свалилась, прямо на полосе упала. Когда мы приехали, все уже убрано было. Нам очевидцы рассказали. Мы похоронили ее там, в Ржеве, там еще несколько могил было на аэродроме. Видимо, авиаторы хоронили своих. Аэродром этот давно существовал…
16 октября, мне, летчику и штурману дали команду выехать и забрать самолет в Москве на первом заводе, который был расположен в районе Филей. Когда мы приехали в Москву, там страшно, что делалось, до сих пор помню – всеобщая паника. Мы взяли самолет и улетели, и включились в работу.
Время шло. Мы отступали, и к 6 декабря оказались на аэродроме Талдом. Есть в Московской области такой город, на севере от Москвы.
Нам давали новую команду при отступлении. Ночью мы прибыли в Тверь. Тверь вся горела, немец бомбил здорово, по окраинам люди толпами идут, в основном женщины с детьми, и у всех простыни как мешки завязаны – там одежда. А мы на машинах уходим. Въехали в Тверь, и к штабу. Там еще люди были, эвакуация идет. Нам говорят:
— Склады открыты, вы на машинах что хотите, то берите. Там летная одежда, унты, комбинезоны меховые. Берите с собой, может там пригодится.
А нам разве до этого было. Все загружены были имуществом. Стремянку же не бросишь. А потом что будешь делать. Таким образом, до Талдома постепенно шли до 6 декабря. Там на полевом аэродроме наших нашли.
Еще в ноябре была дана команда готовиться к боевым действиям. Это готовилось Московское наступление. И наш полк принял участие. И когда началось, бомбили Ржев.
— Ночью или днем?
Ночью. Мы уже ночным оказались полком. Была команда Сталина, приказ был такой, что использовать больше одиночек, и в ночное время.
— В зимних условиях самолет «Ар-2» тяжело было обслуживать?
Да нет. Он же очень похож на «СБ». Двигатель модификации другой. Решетки для пикирования, но не пикировал, наверное, никто, и их не выпускал…
— Вы самолеты зимой перекрашивали в белый цвет?
Нет, и зимой в тот же самый. Как покрасили, так оно и было – зеленый цвет.
— Как новый 1942 год как встречали Вы?
Вспомню… Новый год… Уже в наших руках был Калинин. Наш полк был по ту сторону Волги. Снегу мало было. Поубирали немного и нормально сели. А Мигалово, центральный аэродром Калинина весь в снегу был. Там деревенские мальчишки бегали и ноги таскали. Немцы, замерзшие в сапогах были, разуть невозможно, так они отрубали ноги ради сапог…
— А как боролись со снегом?
Лопатой. Мы у самолета разгребали и для выруливания тоже, а взлетную полосу бригады – все наземные службы все, АТБ, БАО. Местное население не привлекали.
— А как у вас с питанием было?
Не сказать, что страшно плохо, но слабовато было, но не жаловались ни на что. Только на немцев, что они напали на страну.
— А потери в этот период, вот зимой 1942—1942 года были большие?
Большие, очень большие.
— Вы же ночью летали, почему же большие?
Нет, я имею в виду, потери наших войск солдат, пехоты… А наши потери в то время небольшие были. Но и от всего полка мало осталось, всего одна треть осталась от прежнего состава.
— Ваш полк летал на «СБ»? Или «Ар-2»? Или смешанный уже был? И «Ар-2», и «СБ»?
«Аров» уже мало осталось. А пополнение мы получали не с завода, а из ремонта. В основном «СБ»
— Весной 1942 года, чем Вы занимались?
Нас переправили в Калинин. Мы город посмотрели. Разведка давала данные, что в ресторане «Селигер» (название в честь озера) располагался немецкий штаб. И мы бомбили его. На улице, где «Селигер» находится почти в каждом доме бомба. А «Селигер» целый стоит. Это надо же так. И не только мы, и немцы бомбили — наш штаб тоже там был, потом мы бомбили. И мост через Волгу бомбили немцы, не попадали. И мы бомбили, не попадали. Вот, так он и остался.
Как только Калинин забрали, наступление остановилось. Больше сил двигаться не было. Ржев остался в руках немцев. Немцы сделали из него крепость. И правильно Жуков принял решение отставить…
— А полк участвовал в боях за Ржев весной 1942 года?
Бомбили все то, что на подходах к Ржеву. Отступали немцы. Потом остановились, дали команду, стоп, нельзя дальше уходить. И мы подтянулись, тоже с Талдома ушли. И с Солнечногорска ушли.
Я оказался «безлошадный». Нас несколько человек таких было. Некоторых техников взяли в качестве стрелков. А группа техников, в которой я оказался, отправили нас на формирование новой части в Бузулук. Туда мы уехали. Мы там-то пробыли полтора месяца в Бузулуке. Полтора или два месяца. Мы там ничего не делали.
Собирали нас время от времени, лекцию прочитают, о положении дел, или о санитарии, и все. Кормежка была два раза, потому что невозможно было, столько было людей. Ужас. Кроме того, там еще беженцев очень много было. Вот сидишь за столом, подходит на нас смотрит старичок, весь седой. Он из Питера, вот. А талонов нет у него… Ребята:
— Сбросимся?
— Сбросимся.
Кто-то двое одну порцию пополам делят, и одну порцию деду даем. Много там было беженцев, и так жутко было смотреть на них. Все они худые были…
Потом старший получил команду, группу с 134-го полка всех направить в Тверь. И мы поехали обратно в Тверь. На этом участке фронта наступило долгое затишье. Активные действия перемещались в сторону Сталинграда. Немцы с Ржева уходить потихонечку начали. Разведка заметила это. Только мы прибыли туда, как вдруг, через два — три дня вызывают меня в штаб. Явились несколько человек. Нам говорят:
— Готовьтесь, — говорит, — за вами придет самолет. Будете улетать в Иваново. Зачем, там узнаете…
— Вызывали только техников?
Техников только двоих. Летчиков больше. В полку машин было меньше, чем летчиков. И штурманов вызывали…
Пришел «Ли-2» забрал нас. Там нам сказали, что будем изучать американский самолет – «А-20». Он уже там стоял, его пригнали с Тегерана.
— И как летчикам, самолет понравился?
Они не летали, изучали только. Потом пришла группа технического состава с других частей. В общем, много собралось людей. Мы позанимались дней восемь — десять, не больше. Сказали, что завтра будем улетать. Куда, не сказали.
Пришел «Ли-2», полностью загрузился летно-техническим составом. Штурмана, летчики. С других частей, никого мне знакомых. Я попал в эту группу. Все не поместились в самолет. Сделали отбор, многие остались. Полетели мы в Казань. В Казани к нам присоединился еще один самолет, тоже с летно-техническим составом. Куда летим – не знали.
Прилетели в Красноярск. Там подключились еще три самолета, и опять — «куда летим — не знаем».
С Красноярска вылетели, еще на один аэродром садились на заправку. Кстати, все самолеты были оборудованы дополнительными баками. Большие чаны стояли внутри фюзеляжа.
Прилетели в Якутск, вот тут нам и объявили:
— Вы числитесь в составе 1-го полка перегоночной дивизии. Командир дивизии Мазурук Илья Павлович. Вылетаем на Аляску, здесь в Якутске, ночевка будет.
В Якутске уже готовили аэродромы к приему американских самолетов.
Утром улетели на Колыму. Аэродром Сеймчан, это центр Колымы, очень много казарм с заключенными вокруг. Утром мы просыпаемся, встаем, и оказывается мы на одной стороне, а казармы на той стороне аэродрома. Утром заключенные идут, идут, и идут. И женские батальоны и мужские, идут… Они шли пешком на рудники.
— А вы как относились к заключенным?
Общения никакого не было. У меня единичный случай был. Мы пробыли в Сеймчане двадцать дней. У меня рука заболела, и болит, и болит. Я сказал командиру. Оказалось среди наших врача не было. Командир с кем-то беседовал, я не знаю, и ко мне пришел человек и сказал:
— Вот сейчас придет машина, тебя увезут к врачам на ту сторону к заключенным, там поликлиника есть…
Я жду, выходят два старика седых в халатах и белых шапочках. Осмотрели меня, сделали уколы…
— Если будет болеть, то завтра или послезавтра приезжай обязательно.
У меня все прошло. Вот такое единственное общение было. Почему мы сразу не полетели дальше, а прожили там двадцать дней. На следующий день после прилета нам объявили, что аэродром Уэлькаль у Берингова пролива строится, но еще не готов.
На Колыме на нас нападение заключенных было. Они хотели захватить самолет, но охранники их отогнали и загнали в горы. Говорили, что группой командовал, бывший командующий ВВС Дальнего Востока.
— Как это происходило?
Я уже сказал, что мы ждали, окончания строительства аэродрома в Уэлькале. Наконец стало известно о вылете. Пять наших самолетов «Ли-2» начали готовить. Накануне вечером борттехники осмотр делали, начали прогревать двигатели…
Нападавшие поняли, что готовятся завтра улететь. Я не знаю, кто им дал сигнал, но группа заключенных сбежала из лагеря. Как они это сделали, мы не знали и подробности нам не рассказали. Кто-то из охранников заметил, что эти бегают… Убежавшие на аэродром вышли. За ними погнались. И они ушли в горы. Вот, и все, больше ничего сказать не могу.
Местные техники рассказывали, что планировался захват самолета, и что группу заключенных возглавлял бывший командующий авиации Дальнего Востока…
И вот только на двадцатый день мы покинули Сеймчан. Прилетели, в Уэлькаль. Сели нормально, аэродром посмотрели. Плиты лежат, все нормально. Объявили:
— Завтра улетаем на Аляску.
Вылетели на Аляску, все пять самолетов. На Аляске садимся в городе Ном, есть такой город на берегу моря, на стыке Охотского моря и пролива.
— Когда Вы были в Иваново, а потом сидели на Колыме, с вами идеологическую работу проводили?
Никто и нигде. И на Аляске не проводили.
— А особый отдел?
Нет. Наш штаб состоял из начальника штаба, и двух работников штаба. На самом деле они были работники КГБ. Но их называли «работники штаба».
— А в период, когда подготовка была к полету в Америку, никто с вами беседы не проводил никакие?
Еще в Иваново проводили небольшую беседу. Но не говорили, что мы летим в Америку. А говорили, что мы будем в таком месте, где надо прилично вести себя, следить за одеждой и т.д. А потом Мазурук тоже сказал:
— Товарищи, нужно показать поведение достойное нашего советского солдата.
Но никто не рассказывал об американцах. Никто, ничего…
Я подошел к моменту, когда мы прилетели и сели в Номе. Одновременно группа старших офицеров, человек восемь, попали в Фербенкс через Нью-Йорк. Их Министерство торговли оформляло. Во главе их был полковник Михаил Григорьевич Мачин. Потом он стал генералом. Мы его называли «мистер Мачин».
УТиП. Мачин Михаил Григорьевич (полковник) – глава Представительства ВП (до лета 1944 г.).
— В прошлом командир истребительного корпуса, я знаю.
Он был в Бакинском округе.
— А какого числа вы прилетели в Ном? Вы не помните?
Где-то конец августа. Встречало нас американское гарнизонное начальство, от наших никого не было. Были еще несколько переводчиков, в основном мужчины. Все — американцы русского происхождения. Когда-то их родители прибыли на Аляску, а они либо малышами еще были, или родились здесь… Они, к нам подошли, поздоровались и спрашивают:
— А нет ли у Вас черного русского хлеба?
А для нас это странно было… И в голову не приходило черный хлеб с собой везти. Потом переводчики рассказали, как нас разместят. Разместили нас в металлические полукруглые ангары, знаете, такие у нас теперь делают торговые помещения. Там ночевали солдаты, а к нашему прилету их освободили.
— Там были кровати, или нары?
Кровати были.
Потом пригласили нас на ужин. Я уже не помню, что дали. Вся еда американская, конечно. Гамбургеры, стейки… Ну что можно сказать еще. Не успевали они хлеб подтаскивать. Они поставили столы, за которыми сидело человек по десять. И на маленькой тарелочке несколько кусочков хлеба. Хлеб они мало кушают. А мы наоборот. Да еще проголодались…
База Лэдд-Филд, Фербенкс, Аляска.
А утром снова в полет. Прилетаем в Фербенкс, город небольшой, но аэродром очень оснащен. Бетонные плиты выложены, рулежки хорошие. На аэродроме четыре больших чистых ангары. Все подсобные помещения под землей, как в метро: большие туннели, покрашенные, освещенные хорошо. По ним из любой точки гарнизона можно попасть в любое место. Тепловая электростанция освещала, и отопление давала на гарнизон. В гарнизоне — жилые помещения, все одинаковые, двухэтажные. Наверху еще госпиталь, а остальное все внизу.
База Лэдд Филд, Фербенкс, Аляска. Жилые помещения..
— А столовая где была?
Столовая внизу. Шикарно сделана. По лесенке опускаешься, столовая, зала перед столовой. Там же внизу сапожная, бельевая солдатская принимает.
— А баня была? Или душевые?
Бани отдельной не было, а в помещениях сделаны ванны. Ванны все время работает, круглый год.
Уборщиками были солдаты… Мы соберем постель, уложим. А они придут и перестилают по-своему.
Есть солдатский клуб, он вместе с офицерским сделан. Для нас это странно — «вместе». У нас все отдельно.
Три ряда для офицеров, и, по-моему, где-то порядка тринадцати—четырнадцати рядов для солдат. На первом этаже сделана зала небольшая, там стоит бильярд… Это как бы комната разгрузки психологической, как сейчас называют. В другом подъезде стоят столы для игры в пинг-понг. Буфет есть, солдат торгует, но водка и виски не продаются. Перед входом в столовую ботинки можешь почистить. По ту сторону буфет с крутящимися стульями, можно и крепкого рюмочку выпить, разрешается. Но наших специально предупреждали — «Не увлекайтесь». В зале для отдыха тюфяки стоят и кресла, столики с газетами. В субботу и в воскресенье после ужина — танцы. Американцы могли пригласить даму с города…
Советские и американские солдаты играют в бильярд. Аляска.
Ну а дальше — собственно столовая. Стоят маленькие столики на четырех человек и через проход стоят столы, примерно человек на двенадцать. А здесь один ряд стола американцы занимают, а другой мы. Никто не определял, так сложилось. Мы всегда садились за один и тот же стол. Изредка новичок-американец прилетит и не знает традиций, сядет среди нас.
В столовой самообслуживание — использовали пластмассовые подносы фигурно выдавленные. Его берешь и набираешь еду. За стойкой повара — американцы. Солдаты…
— Негров много было?
Негров почти не было. И вообще, негров на аэродроме было очень мало. Мы их видели, они убирают, подсобную работу делают…
Проходишь всех поваров. И каждый повар показывает, что у него есть. Американец с американцем разговаривает. А мы пальчиком показываем. Если яичница, он говорит:
— Ту? (Two)
Переспрашивает: «Два яйца?»… Со временем мы стали понимать по-английски. Вначале мы в смысле разговорной речи неграмотными были, но со временем наращивали знания.
Я про столовую рассказал. Госпиталь у них наверху. Потому что медицина требует воздуха.
В подвальном помещении была и «чэпел» (Chapel), это церковь. Приходили солдаты помолиться. И свадьбы проводились здесь, здесь же молились, в город не ездили.
База Лэдд-Филд, Фербенкс, Аляска.
— А как наше командование к этому отнеслось, что вы жили над церковью?
Никак. А мы и не говорили про это…
В этом городе выпускалась газета «Фербенкс ньюс». Там дурень один написал: «Сегодня молились. А вверху весь вечер русский на балалайке играл…». Такого не могло быть просто по той причине, что у нас и балалайки не было там.
Приходили газеты: с Канады — «Русский Вестник», с Америки приходили — «Русский голос». Еще какие-то приходили, и продавались в городе. Наше начальство не возражало, чтобы мы покупали и читали газеты. Потому что если там что-нибудь плохое пишут, но на нас это не подействует. А вообще-то газеты были настроены к России лояльно, понимаете.
— Вы помните когда Вы прилетели в Фербенкс?
Нет. В порядка первых числах сентября.
— Какую работу дали?
Я сказал, что мы прилетели, нас встречали администрация гарнизона, и те, кто будет с нами работать. Пришла и группа полковника Мачина, их десять человек, они добирались через Нью-Йорк, дней примерно на десять раньше нас. С ними приехали три переводчика, из них две женщины, обе не замужние. Потом вышли замуж. Был особист Свободской. Он в основном опекал Мачина и все наше руководств
Через несколько дней сказали:
— Все наземники переходите в распоряжение Мачина. Он начальник русской базы.
Так и звали все время: «Русская база».
Он привез с собой инженеров, наших военных. Только девушки гражданские были. Они от Внешторга. Почему сделано было. Во-первых, кто-то должен руководить здесь всем. Второе, кто-то должен платить —Внешторг платил. Он своим привозил, так значит и нам по пути возил деньги. Приезжал оттуда пожилой мужчина, старичок. В заливе, где стыкуется пролив Берингов с Охотским морем был остров, его назвали в честь этого старичка, забыл фамилию. Кирсанов или как-то похоже. Летчики шутили:
— Как пройдешь остров Кирсанова, вот, острова. Все, плати деньги.
Я сказал про «Ли-2». «Ли-2» вместимость и подъему больше, но за счет бензина, который дополнительно, численность людей уменьшилась.
«Ли-2» — нашего производства. И потом быстренько их отправили в Россию, и как только первые «Си-47» пришли для нас, сразу пятерку взяли для челночных полетов. Они курсировали, туда везут груз какой-то, а оттуда летчиков, которые уже перегнали самолеты. И груз возили тоже всякий. Наши «Си-47» и золото везли. Мы знали, иной раз выставляли на ночь наших людей дополнительно в охрану. На самолете охрана летела, два—три человека, добавляли им. В тайне эти перевозки не удалось сохранить. Американцы говорили:
— О, рашен золото везет. Они недолго побудут и дальше летят.
Еще про жизнь гарнизона. При въезде в гарнизон стоит шест с флагом. Ежедневно в определенное время утром выходят двое, поднимают флаг, и играет музыка, их гимн. Кто оказался в это время на улице, должен остановиться. Они-то останавливаются, а мы-то не знали. А потом мы тоже как обезьянки смотрели на них и сами поняли.
— Скажите, а какую работу вам сразу дали, когда вы прилетели?
Когда мы прилетели, смотрим, где же самолеты для перегонки. Всего штук пять или шесть самолетов было, и то все разных марок. Бомбардировщик там, «Си-47», истребитель… Непонятно, в чем дело.
И пустые ангары… Самолетов больше нет. Они сразу говорят:
— Давайте пройдем обучение, а потом будем говорить.
Они дали инструкторов. Самый хороший инструктор был пра, пра пра, правнук Барклая де Толли — капитан Николай де Толли. Он возил всех на бомбардировщиках. Провозку делал. Он такой вежливый был. С нами хорошо по-русски разговаривал. А на истребителях никого не провозили.
Нас тут распределили. Оказалось, что прилетело несколько лишних людей, и какой-то деятель подсчитал, что, или ему подсказали, что на фронтовой бомбардировщик «А-20» нужен борттехник. Наши набрали борттехников, несколько человек, до десятка, наверное, было их. А эти говорят:
— Чтобы возить груз лишний, вам надо топливо возить лишнее.
Тут их сразу и сократили. Кто занимался формированием первого полка, я не знаю. Был капитан Фанин, он остался в России, у него пропуска не было сюда. На «А-20» оставили двух техников, на истребители дали двух человек, но у нас две эскадрильи истребителей. Я просил потом, дайте нам больше.
— Будет, будет.
«Будет» и осталось. И я попал на истребители. Два человека в истребители, два на бомбардировщики. И пять человек на «Б-25».
И кроме этого еще, прибывшие восемь человек с Мачиным, главный инженер Киселев, полковник с академии Жуковского, все майоры, подполковники.
Личный состав 1 ПАП.
— А Вы помните командира своей эскадрильи?
Ни одного не помню. Две эскадрильи машин, они получали не больше пяти–шести за один раз. Кое-когда девятка идет. Старший назначается. А всеми ими командовал один человек, старший летчик, я его фамилию помню, Горчаков. Мы с ним потом отгоняли в Москву «Кобры».
—А как Вы техник с бомбардировщика стали техником истребителя?
Пришло время, надо быть. Я думаю, что терять я буду, отправляться на Колыму или в Якутск. Там везде остались они, которых отправили обратно. Лишних отправили обратно. Начали учить, вот. Самолетов нет, учебные самолеты гнать не будут, были Р-40.
— Как вас учили?
Я «Кобру» взял. Были и другие типы истребителей, но буквально одиночные экземпляры. «Б-25» тоже изучали, летчики летали, а техники изучали параллельно постепенно. Переводчиков нам дали, два–три часа с ним позанимались.
Осваиваем «Кобру»…
— Это был техник-специалист?
Да, офицер или сержант. Еще там были «тестеры», так называются, сержанты. Книги на английском языке были.
Началось все с заправки. Хорошо получилось, что в договоре было оговорено, что всем самолетам, прилетавшим в Фербенкс, американская сторона выполняет двадцати пяти часовые регламентные работы. Они заключались в основном в заправке и регулировочных проверках. Они занимались проверкой, и мы рядом с ними. Так потихонечку изучали. Со временем поток самолетов резко увеличился…
— Как это происходило?
День на день не приходится. В летнее время одно количество, в осеннее другое, в зимнее тоже. По погоде, и откуда он прилетит…
Когда прилетит самолет, мы туда идем. Порядок был такой. Как только самолет сядет, сразу приходит солдат и приклеивает на плоскость кусок бумаги и каждый летчик, который пригнал машину, пишет дефекты. Но многие пишут: «дефектов нет, очень хороший самолет». А некоторые философствуют, придумывают, что бы написать. Но пишут и про конкретные дефекты, и эти дефекты устраняют. А мы следим, как устраняются. Вот так набивали руку. Полеты-то начались с декабря, а прилетели-то мы в сентябре.
Нам примерно на третий день по прилету сказали:
— С сегодняшнего дня занятия по английскому языку. Кто будет пропускать, то штраф — пять долларов за пропуск.
Через месяц через полтора, некоторых спрашивали:
— А вы кончили институт иностранных языков?
Если бы ты послушал нас, то сказал бы, не только институт, а и в школе английского не было. Мы всего лишь учили много слов.
В свободное время ездили в город. В магазинах попадались девушки югославки. Они по-русски говорят коряво, но говорят. Много стариков русских встречается в городе, останавливают:
— Вы русские из России. А я после революции уехал сюда.
Примерно все они там появились в одно время. С семьями, уже тут родились у них дети, выросли уже и работают. И все спрашивают всегда:
— Нет ли у вас черного хлеба?
— Не привезли с собой хлебца?
Они видят, что «Дугласы» приходят, садятся. Обязательно подкараулит, у кого-нибудь спросит:
— Нет, ли?
Старики подходят в городе:
— Вы будете здесь работать?
— Да, мы тут работаем.
— Будете на Родине, возьмите для меня пакетик земли русской. Хочу умереть с русской землей.
Некоторые рассказывают, что много раз писали Сталину, просили, что бы пустили назад, но ни привета, ни ответа.
— В декабре у вас началась приемка самолета? Вы можете подробно описать, как происходила приемка самолетов?
Каждый самолет прилетавший, должен пройти профилактические регламентные работы. Они начинают раскрывать все лючки, все. Мы тут же с ними.
— А представители приемки ВВС Красной армии в это время тоже здесь присутствовали?
Нет, они больше в канцелярии сидели. Они документы оформляли. Наверное, через полгода мне доверили расписываться в формуляре. И моя роспись в формуляре к любой «Кобре» найдется. Мой напарник не расписывался, я расписывался. Я старший был.
— Что Вы именно смотрели при приемке?
Жидкость начинает проверять, сколько Престона (охлаждающая жидкость). Сколько топлива, сколько спирта. Но спирт недалеко ходил, он дойдет до второго аэродрома, уже его нет. Потом проверяют шасси…
— Отстрел оружия в воздухе был?
Нет. Мы оружие не проверяли совсем. Оружейник у нас был, он проверял боекомплект.
— То есть они шли полностью укомплектованные и с боевым запасом?
Да, полностью готовая машина, прямо садись и на фронт. За сидением летчика был комплект утепленный, утепленный комбинезон… Там же был и комплект питания. Бензиновая горелка, сухое топливо. Ракетница… Все содержимое проверяем.
Вовнутрь мы не лезли, ведь машина только что вышла с завода. Они прилетели, тем самым показали, что дефектов нет. Мы что, будем стучать молотком что ли? Ну, опробуем каждый двигатель на всех режимах.
Вы не подумайте, что это хвальба, но нередко наши техники при регулировках двигателей оказывались более технически грамотные, чем американские.
Я, там уже у них, сделал вывод, что их механики некоторые, много дают на запуск бензина в масло (система зимнего пуска с подачей бензина в моторное масло) и свечи моментально замасленные. Черный дым идет. И потом не могут запустить. Раз так получилось, что один залез американец, крутил, крутил. Другой крутил, я сел, взял, ни грамма, ничего не дал, открыл на полную дроссель и прокрутил его хорошенько. Потом не запускаю, чуть подождал. Потом раз, запустилось. О, эти солдатики обрадовались, наконец-то запустили. Ну, вообще свечи проверяли. Вот на запуск проверяли тщательно и его учили сразу нас там же, что проверять, как проверять, так.
У американцев очень удобно были обустроены стояночные площадки, вот. Рядом с рулежкой стоят такие бетонные чашечки, в земле, крышкой накрытые. Крышку отодвигаешь и там розетка. И шнуром самолет подпитываешь. Не надо таскать аккумулятор, не надо разряжать аккумулятор самолетный. Запустил, вытащил розетку и все.
Еще проверяли приборы, проверяли. Особенно на авиагоризонты обращали внимание. Дефектов почти не находили. Сделано добротно. Правда и у наших новых машин тоже неплохо.
— Вспомните, где и как рисовали красные звезды на «Кобрах»?
Советские опознавательные знаки наносились на заводах.
Они к нам приходил уже с завода с нашей звездой.
— То есть полностью окраска самолета была под наши обозначения?
Да.
— Американских звезд не было?
У них белые звездочки, а у нас красные звездочки. Не спутаешь. Самолеты приходили с красными звездами. Я не знаю, на заводе или при заводе это делали.
— Не было случаев, что бы с белыми американскими звездами, «Кобра» летела в СССР? Такого не могло быть?
Нет. Что еще бывало, с завода машины приходили с рисунками — то пасть щуки или какой-то рыбы, или пасть зверя, тигра нарисовано, прямо на фоне с обоих сторон фюзеляжа. Красиво. Были нарисованы разные плакаты, надписи.
Самолет Р-63 «Кингкобра». Перегон до Фербенкса выполнял Лейтенат Бен Браун. Надписи и рисунок сделаны мелом.
— А вы не перекрашивали такие, например, если морда разукрашена …
Нет. Нас к краске не допускали.
— То есть они так и шли в Советский Союз?
Так и шли. Так с рисунками пошли. Но с рисунками не много было.
Приходили самолеты и с рисунками.. Так и шли дальше, в СССР.
— А скажите, начальство наше любило инспектировать ваш полк?
Никаких комиссий не было. Единственно Мачин приехал с группой. Эти инженеры занимались большими самолетами. Я не знаю, почему-то они больше уделяли внимание большим самолетам.
— Я спросил про инспекции, потому, что есть мнение, что большие чиновники любили летать на Аляску, за подарками. Под видом того, что бы проверить, как вы работаете.
Совсем никого не было.
Такой случай был. С фронта пришло сообщение, что по опыту Покрышкина, у «Кобры» при выводе из штопора, появляются большие деформации хвостовой части фюзеляжа.
Американцам передали и то, что она срывается в штопор на малой скорости. И малоопытные летчики не выводят. Обратились на фирму «Бэлл Аэрокрафт Компани», которая находится в Буффало, штат Нью Йорк. Они не поверили, но согласились на участие наших испытателей. Была дана команда в Жуковский…
— Эту историю я знаю, а чем она закончилась для Вас?
Кочетков рассказывал нам. Машина, на которой Кочетков летал, страшно деформирована была. Американские инженеры вынуждены были признать дефект и принялись за доработку. Они поставили фальшкиль, снизу самолета, такой высоты, ну как вот это зеркало, вот такое, меньше немножко. Усилили шпангоуты, и стрингера. Сделали машину, дали облетать Кочеткову.
Кочетков прилетал к нам и говорил:
— Кто у вас в Москву летает? Хотел жене посылочку послать.
Он больше всего с нами разговаривал, потому что мы на истребителях. Мы говорим:
— Мы только до первого аэродрома, а там дальше…
Тут решение приняли, гнать немедленно в Фербенкс три машины, с усилением, которое уже сделали. Вызывает меня Киселев и говорит:
— В Москву хочешь? Вот, что, — говорит, — сейчас подбирают летчиков, три летчика погонят три эти машины. А тебе надо лететь, — говорит, — полетишь, сядешь на «двадцать пятый», на который установили пушку, которая стреляет по кораблям. Садись туда к борттехнику, и лети в Москву. Когда будет готов.
Я говорю:
— Я готов сегодня, могу завтра.
Я смекнул, прилечу в Москву, там у меня есть и тетка и родственники. Надо взять посылку… Я вечером съездил, магазины там работают. В закрытый магазин постучишь, откроют с удовольствием, только купи. Там в магазинах интересно организовано: купишь пакет большой, с ним не ходишь по городу, а ставишь, вроде вешалки сделана — место, куда пакет ставишь, берешь бирку. Берешь такси, в другой магазин ехать. А потом таксисту дашь бирочку, он забежит в магазин, заберет пакет…
На следующий день утром мы полетели. Я на «Б-25» с борттехником. Долетели мы быстро, все время нас пускали в первую очередь.
Но произошел с нами непонятный случай. Не могу о нем не сказать. Есть город Киренск, это перед Красноярском. В Киренске бензин возят таким образом. Так как там речка мелководная баржа до пристани не доходит, бочки с бензином сбрасывают в воду, а потом вылавливают. Сам я такой метод разгрузки не видел, но только слышал. И говорили, что ни одного случая, чтобы в бензин попала вода.
Заправились в Киренске. Моя задача была, проверить чистоту горючего. Слили горючее в ведро. Посмотрели — бензин, нормальный. На лакмус тоже пробовали. Проверили, все нормально, на «Б-25» проверили, нормально. Летим, примерно полпути прошли, за нами трое идут.
Мне борттехник говорит:
— Смотри, смотри. Что такое там?
Самолет Горчакова, который в середине строя летел, то нос задерет, то опускается вниз. Командир по радио спрашивает:
— Что у Вас с двигателем?
Тот отвечает: — Двигатель нормально. Непонятно, с подачей горючего что-то.
Ну, потом командиры «Б-25» говорили:
— Держись, нормально.
И дали ему первому посадку произвести в Красноярске.
Сели. Сообщили инженеру в Красноярск. Дали команду топливо все сменить. Начали сливать, и вода появилась. Как-то она попала? Не знаю. Хорошо, что этот фокус произошел на небольшом этапе полета.
— А какие последствия для вас были?
Никаких. Весь слили бензин, заправили по-новой.
— Посылки посылали из Америки домой?
Да, посылали. Две посылочки можно за раз посылать. Всего я посылал, по-моему, три раза. Я отцу посылал, так. И он мне сообщает, что посылки пришли, но они попали в воду, видимо их на пароходе везли, и он все содержимое выкинул. Второй раз посылали через Красноярск. Но в Красноярске на почте оказались мошеннички, они вскрывали каким-то образом посылочку, и мне сообщили, что половина посылки вытащена.
И еще в Иркутск полетел сам начальник штаба, что-то у него с семьей случилось, что, я уже не помню. Его отпустили. Я с ним в хороших отношениях был, и с ним послал отцу чай, несколько пачек, а вовнутрь положил двое ручных часов в две пачки. И сладостей, шоколад послал. Вообще немного, много неудобно было.
Он в Иркутск приехал, я ему адрес дал, он дал телеграмму, отец подъехал, а он жил недалеко от Сковородино. Эта посылка дошла нормально. А письма мы писали с обратным адресом на почту, в Красноярск.
— Я так понимаю, что радиополукомпасом все самолеты были оборудованы?
Радиополукомпаса на всех самолетах стояли.
— Какие-то сложности в обслуживании и подготовки американских самолетов у вас были?
Вы знаете, очень хорошо было. Ангар вмещал сорок «Кобр». Ангар, зима, холодно. Они закатывают сорок штук и закрывают ангар. А для перемещения самолетов с обнаруженным дефектом все ангары оборудованы специальными приспособлениями, с помощью которых истребитель поднимали и устанавливали на трейлер. «Кобра» впереди имеет отверстие у лонжеронов усиленное. Туда входит вот такая труба, вот и к хвосту тоже отверстие, там тоже труба выходит. Ее поднимают цепями, потом на трейлер тут подкатывают к дверям, так, и закатывают и устраняют дефект.
— Вы помните, на первых «Кобрах» стояли семисотлитровые подфюзеляжные дополнительные баки?
Какие? Галлоные?
— Их назад привозили? Или их сбрасывали при перегоне? Вы не помните?
Нет, не сбрасывали, их до фронта догоняли, а там уже не знаю, куда девали их.
Р-39 «Аэрокобра» с подфюзеляжным баком, использовавшимся при перегоне. На крыле – лейтенант Бен Браун..
—То есть, назад не привозили?
Нет, нет.
— А почему на «Кингкобрах» вместо одного сделали два подкрыльевых бака, не знаете?
Так конструктора решили, учитывая накопленный опыт.
Пилоты у истребителя Белл P-63 «Кингкобра». Под крылом хорошо виден подкрыльевой бак. На «Кингкобрах» устанавливались два подкрыльевой бака.
— «Кобры» перегоняли, я так понимаю, с вооружением, что бы центровка была нормальная, да?
«Кобры» перегоняли с вооружением. Ничего дополнительно не клали. А в крылья…
— Вы говорите, что у Вас была структура полка одна и та же. Две эскадрильи истребительных, две бомбардировочных…
Да, но они не полностью укомплектованы были, число летчиков по каким-то причинам постоянно менялось.
— Менялся ли состав летчиков?
В паре случаев по каким-то причинам улетали обратно в Россию.
— Как осуществлялось снабжение бензином самолетов летящих по трассе. Что, бензин из Фербенкса привозили бочками на «Си-47»?
Баржи бензин в бочках провозили. Подробности я не знаю …
— Первую партию «Аэрокобр», Вы помните? Когда это было?
Важное я и не рассказал. Когда мы прилетели, видим мало самолетов. В чем дело? Мы рядовые не так были обеспокоены, как начальники. Спрашивали Николая де Толли, так. Он не знает.
Стало известно, что американцы хотели вместе с нами гонять самолеты в Россию. То ли помочь, то ли хотели знать какие аэродромы, где они находятся. Ситуация стала известна на самом верху. До Рузвельта дошло это дело. Четыреста штук машин стоят на заводе. А машины не гонят. И там, в верхах переговоры вели. Сталин возмущался — подходит декабрь месяц, а мы ни одной «Кобры» не отправили. Тогда Мазурук так говорит:
— Готовьте десятку машин, погоним. К новому году в Красноярск их подбросим.
И вот полетели. Я — техник-смотритель, контроллер, меня направляют с этой десяткой. Не откажешься. Это нелегкий труд. И вот полетели, Мазурук на «Б-25» за лидера. Полетели, сели в Номе, заправились, полетели, сели в Уэлькаль. Но Уэлькаль сообщает, что на Колыме туман, но не сплошной. Мороз порядка сорока с чем-то было. Мазуруку принимать решение.
Телефон накалялся, все время Москва его ругала. Сталинграду машины нужны, а не разговоры.
Обратно далеко. Идем в Зарянку. Он запросил Зарянку. Они сообщают:
— У нас погода нормальная, так. Но минус пятьдесят пять.
Минус пятьдесят пять. Все подумали, не замерзнем ли мы там. Да, летим, и он дает команду:
— Всем немедленно на аэродром Зарянка. Немедленно «Ли-2» отправить в Зарянку с техническим составом, с палатками, с инструментом. И в течение нескольких минут вылетайте.
Там тоже готовились. Он видимо заранее предупредил, что такой вариант возможен. Идем в Зарянку, подходим, смотрим, «Ли-2» уже стоит на аэродроме. Там полевой аэродром, у речки. Начали садиться… Когда улетали, он у меня спросил:
— Какие меры нужно будет предпринять?
Я говорю:
— Всех летчиков надо предупредить, что бы к посадке включили тумблеры разжижения масла.
Он, значит, вызвал адъютанта своего:
— Всем передай, сходи.
Один все-таки не включил. И когда сели, и зарулили, у них шланги вырвало. Масло пошло так, что сзади черно все стало. Остальные все нормально, потому что они заранее включили. И масло сжижено было нормально. Вот бензин улетучиваться будет, когда мы пробовать будем. При прогреве двигателя бензин из масла испарялся, восстанавливая смазочные характеристики масла. Техники в первую очередь сделали палатки. Накрывали так, что весь самолет закрывается, торчит только винт и хвост. Остальное все в палатке. Снаружи печка стоит. В палатке большая труба, а потом она разделяется. Мы приходили, смотрели, там было как в бане. Утром затопили опять печи, прогрели, запустили. Ну, Мазурук сказал:
— Сядем в Зарянке, всем по бутылке вина хорошего.
Завтра утром вылетаем в Якутск. Две машины остаются, техники остаются, восстановить. В Якутске сели. Он собирает весь летный состав и говорит:
— Товарищи, — говорит, — дальше лететь не будем.
А мы собирались к новому году быть в Красноярске, он говорит:
— Завтра утром эти машины поведут товарищи этого перегоночного полка. А вы все возвращаетесь обратно в Фербенкс на «Ли-2». А ко мне подошел, и говорит:
— А ты останься с летчиками, расскажи им особенности полета, — говорит, — а потом прилетишь.
Ну, летчики улетели, а я остался здесь. Новый год я провел в Якутске.
— А после этого самолеты пошли по трассе.
После небольшого перерыва самолеты пошли все лучше и лучше. А потом ночи светлые были в том районе.
У нас был летчик, которого американцы наградили. Случилось так, что у них никого не оказалось из опытных летчиков транспортных в Фербенксе. А тут срочно потребовалось привезти врача на остров. И он это сделал.
Второй случай произошел с Гамовым, когда он в свой самолет взял начальника гарнизона аэродрома Голэне. Тому срочно нужно было в Ном. Посадили его на «Б-25», Гамов взлетел, а у него с передней стойкой что-то случилось. Он принимает решение сам. Он вырабатывает горючее, и решил садиться. Как только основные колеса коснулись земли, стукнули, вывалилось переднее. Сели нормально. Гамов Петр, он в Москве живет. А жена у него стала одна из переводчиц.
Автобиография капитана Шевчука В.А..
Интервью Леонарда Качана с Виталием Андреевичем Шевчуком, техником-лейтенантом 1 ПАП.
Набор текста: Светлана Спиридонова
Лит. Обработка: Игорь Жидов и Олег Корытов
Ссылка на первоисточник: http://lend-lease.airforce.ru/articles/shevchuk/shevchuk.htm