Жизни и судьбы Колымы — Страница 3 — Моя родина

Дорога на Бахапчу

Партия на переходе в тайге. Колыма. 30-е годы ХХ-века.

В конце июля на вьючных лошадях и сами, груженные рюкзаками, мы отправились в неизвестный нам путь, без всякой связи с оставшимися в Магадане товарищами.

В первый день мы прошли 35 километров без всяких приключений, в приподнятом настроении, и остановились для ночёвки на берегу реки Ола, которую наутро должны были перейти по перекату. Знали, что без купания не обойдёмся, а купаться хотелось не очень.

Перекаты обычно бывают в горных реках, там намывается галька и река в этом месте мелеет, но зато течение на перекате может возрасти до 20 км в час. Одной из трудностей на нашем пути были монгольские лошади, не приспособленные к таёжным тропам, к переходам через болота и реки. На остановке мы палаток не ставили, вьюки не развязывали, у каждого был запас продуктов на несколько дней в рюкзаке. Каждый спал, как мог приспособиться: кто на сухом мху, кто на ветках. Из постели были только фуфайки.

Рано утром нас разбудил голос тёти Нади. Она пела про Витим. Это река, впадающая в Лену в районе прииска Бодайбо. Слов не помню, но смысл такой: кто побывает в тайге на Витиме, никогда не расстанется с тайгой. Мотив этой песни очень мелодичен, голос у неё приятный. Она была одновременно весела и грустна. Мы попили чай и начали переправу через реку Ола. Все выломали по длинному шесту, без него по перекату не пройти — собьёт течением. Надю посадил на лошадь и повёл через брод её муж. Лошадь споткнулась в воде и Надя упала, Шестерин бросился за ней и их понесло течением. Мы пришли к ним на помощь и вытащили на берег, но женщина была уже мертва. Видимо, когда Надя упала с лошади, то ударилась о камень и потеряла сознание, после чего захлебнулась водой. Это был первый несчастный случай в нашей экспедиции.

В долине реки Ола. 30-е годы ХХ-века.

Дальнейший путь до Бахапчи (притока Колымы) проходил с большими трудностями. Проводник плохо знал тропу, и мы не один раз попадали в болота, приходилось развъючивать лошадей и тащить груз на себе иногда по километру через болота. Завязших в болоте лошадей вытаскивали на верёвках. Лошади и люди были мокрые и грязные, да ещё вдобавок северный гнус облеплял лошадей и нас. Мы это предвидели и заранее приготовили мешки из сеток, это немного спасало от комаров, но мошка пролезала всюду, даже в сапоги. При работе, когда перетаскиваешь груз в сетках, очень жарко, пот заливает глаза и приходиться лица держать открытыми. В результате всё лицо в крови, как будто недавно с бойни. В таком виде каждый из нас старался поскорее добраться до привала, как можно быстрее поесть и даже не умывшись, уснуть.

Кто не был летом в северной тайге, тот не знает, что значит на открытом воздухе приготовить пищу на костре и покушать. Как бы ты ни накрыл ведро или кастрюлю, пока готовишь, гнус туда попадает не единицами, а сотнями и если его выбрасывать, то ничего от супа или чая не останется.

Да и когда начинаешь кушать, то сверху комары и мошка так и сыпятся в чашку. Некоторые спутники говорили, что это даже хорошо, иначе бы мы ели всё пресное, а комары и мошка придают кислый привкус. Да я и сам это испытывал: когда в чай без сахара много попадает комара и мошки, действительно чай делается как с добавкой клюквенного сиропа. Насколько это полезно я не знаю, но только брезговать или вытаскивать их — будешь голодным, а как говорят — голод не тётка.

На пути мы встречали очень много пушного зверя, особенно серебристых белок. Людей они не боятся, подпускают к себе очень близко. Подходишь к дереву, где она сидит — не уходит, а наоборот начинает издавать звуки — разговаривать с тобой.

На одной стоянке, где было очень много белок, развесили на дереве галеты и они с удовольствием лакомились. От удовольствия белки поднимали свои пушистые хвосты и смотрели на нас своими чёрными красивыми глазками-бусинками, как будто просили у нас ещё вкусностей.

За весь наш переход, сколько мы не встречали пушного зверя, мы не сделали ни одного выстрела, хотя ружья были у каждого. Знали, что в это время года убивать пушного зверя преступление: потерять драгоценную шкурку и погубить детёнышей, ибо без родителей они бы погибли.

Кроме того, с нами шёл проводник-якут и если бы мы начали стрелять пушного зверя, местные жители могли принять нас не за экспедицию, а за банду, которая не считается с законами тайги. Они тогда ещё не знали советских законов. Мы шли по владениям якута-князя Громова, у которого было 15000 оленей и много пастухов.

Якуты, ламуты, юкагиры летом выслеживали, где скапливается зверь, зная его повадки, искали места будущей зимовки. Но в летнее время охотник зверя убивать не будет, даже если придётся голодать. Также не трогали и медведей.

На маршруте нам встретилась медведица с двумя маленькими медвежатами. Медведица скрылась в стланике, а медвежата залезли на дерево. Когда мы подошли к дереву, они спокойно сидели на нём, смотря на нас так, как будто что-то просили. Полюбовались красивыми крошками — если бы вы видели, какие у них умные и ласковые глаза. Сфотографировали их и тихо, осторожно отошли. Услышали какой-то изданный медведицей звук. Медвежата сползли с дерева и скрылись от нас в стланике. Мы дали несколько выстрелов вверх, чтобы отпугнуть медведицу от нашей стоянки, больше её не видели.

К оглавлению

Владивосток — Магадан

Владивосток. Начало 30-х годов.

В 1930 году я присоединился к экспедиции на Колыму. Возглавляли её Раковский, Билибин и Цареградский. Укомплектована она была опытными геологами, топографами, геодезистами, горными инженерами и рабочими, которые уже не один раз проходили северными таёжными тропами. В основном это были алданцы, бодайбинцы и представители других таёжных приисковых районов.

До поступления в экспедицию я тоже проработал два года в экспедиции на Алдане.

20 июня 1930 года, фрахтованным пароходом «Кацу-Мара» мы выехали из Владивостока и прибыли в Магадан 2 июля.

Посёлок Нагаево. 30-е годы ХХ-го века.

Что представлял собой Магадан в 1930 году? Несколько деревянных домиков, где жили сотрудники небольшого погранотряда. Склад для продуктов, принадлежащий акционерному Камчатскому обществу, которое снабжало два небольших — прииска Утиный и Среднекан. Обслуживали эти склады несколько человек. Других общественных и промышленных предприятий не было.

Самым большим торговым центром в то время был посёлок Ола, на реке Ола в сорока километрах от Магадана. Преимущественно на Оле жили камчадалы и русские. Основное занятие — рыболовство и охота на морского зверя, но были и охотники, которые промышляли в тайге. Ведало всем этим также акционерное Камчатское общество.

Общий вид селения Ола, 1932 год.

Руководство экспедиции получило с приисков извещение, чтобы до начала подхода зимнего транспорта людей в тайгу не посылали, так как запас продовольствия на приисках был очень ограничен. Прииска находились от Магадана на расстоянии более пятиста километров, а транспорт был только олений, других способов доставки не было. Но в нашей экспедиции было восемьдесят монгольских лошадей, привезённых с собой на пароходе и мы решили послать небольшую партию людей для разведки.

Весь коллектив был собран из людей с большим опытом таёжной жизни. Несмотря на полное сохранение оклада, никто не хотел оставаться в Магадане, зная все трудности летнего пути: на маршруте не было никаких якутских посёлков и зимовий, впереди были только болота и реки, которые нужно было переходить вброд.

Лошадей нагрузили палатками, продуктами, запасной обувью и одеждой и необходимым инструментом, а именно: кайлами, лопатами, топорами, пилами и т.д. Всё было рассчитано до последнего гвоздя и иголки, с собой не брали ничего лишнего.

Знали, что в это время года болота оттаивают и переходить через них очень опасно. Местами необходимо было не переходить, а переползать, перетаскивая груз по несколько раз, а лошадей вытаскивать на верёвках.

Нам было известно, что на реке Бахапче придётся лошадей оставить, построить небольшие корбоза и далее плыть по порожистой и очень капризной реке до реки Колымы. И всё-таки люди не хотели оставаться в Магадане и ожидать зимнего транспорта, все рвались в тайгу.

Река Бахапча. Порог «Два медведя». 1932 год.

Было решено бросить жребий, кому идти, предстояло из 84 человек отобрать 40. В число счастливчиков по жребию попал и я, мне предстояло работать в первом походе на Колыму шурфовщиком по разведке. Только одна женщина попала к нам без жребия и закончилось это трагически.

В нашу партию попали Шестерин и его жена, которую мы звали тётя Надя. Она заявила, что они с мужем отходили по тайге более двадцати лет, прошли бодайбинские, алданские и зейские тайги, и всегда вместе с мужем, была в пути помощником и спутником.

Нам дали проводника с Олы, якута Виноградова Василия, который знал эту тропу.

К оглавлению

Первооткрыватели Колымского золота

Охотск. 20-е годы ХХ-го века.

Кто же были эти старатели-хищники? Звали их Бориска и Софа, татары по национальности, дезертиры из царской армии. Добрались беглецы до Охотска (на берегу Охотского моря), где в это время работала американская концессия по добыче золота. Устроились на прииск, где проработали до 1926 года. За время работы изучили, как залегает золотой пласт, с какими породами связан, ну и заразились «золотой лихорадкой».

В Охотск приехал немец Розенберг, который вёл съёмку с Охотска до Сеймчана (левый приток реки Колымы). По чьему заданию и для кого он вёл съёмку осталось неизвестным, так как немец был убит, а результаты работы похищены. Розенберг пригласил Бориску и Софу к себе рабочими. Они пошли с ним и попутно, зная, как находить золото, делали опробывание ключей и ручьёв. Не доходя до Сеймчана 120 километров, на реке Среднекан, как сейчас называется ключ Борискин, нашли золото на поверхности в коренной породе, верхний слой был смыт водой. Про обнаружение золото Розенбергу они ничего не сказали, но придя в Сеймчан рассчитались, взяли на заработанные деньги у якутов продуктов и вернулись на Среднекан. Это было в 1927 году.

(Хочется внести ясность, так как ошибка автора может ввести читателей в заблуждение. Речь в воспоминаниях идёт не о Розенберге, а о Юрии Яновиче Розенфельде, эстонцу по происхождению, доверенного лица купца Шустова, занимавшегося исследованием Охотско-Колымского края в период 1908–1916 годов. 14 апреля 1940 года Юрий Янович был найден мёртвым (убит) на 403-м километре Колымской трассы, район п. Оротукан — О.В.)

Начали вести разведку, обнаружили очень богатое золото. Бориска с Софой могли намыть золото, сколько им было нужно, выйти на побережье Охотского моря, вынести золото, за которое в то время не преследовали, и сдать американцам или в любую факторию, которых там было в то время полно: принимали пушнину и золото.

Но они остались вести дальнейшую разведку, переживая голод, холод, без всякой связи с внешним миром и не преследуя наживы (у них уже было около пуда намытого золота, как говорил мне Софа), без всякой корысти, остались бить новые шурфы. Впоследствии я спрашивал Софу, что заставило их остаться в зиму вдвоём, работать на шурфовке без продуктов, без всяких перспектив на существование и рискуя своей жизнью. Он ответил: «‎»Золотая лихорадка». Мы бедные, безграмотные люди хотели кого-то удивить своим открытием, свои богатством и даже посоревноваться с американской Аляской».

Фотография. Поселение Сеймчан, верховье Колымы. Из архива Сергея Александровича Бутурлина. 1905 год.

В декабре 1928 года у них кончились продукты. Софа пошёл в Сеймчан, чтобы купить оленя и продовольствия. Сеймчан был якутским посёлком, где была фактория и можно было на пушнину и золото купить муку, чай, табак, американские винчестеры и всякие охотничьи принадлежности. По прибытии Софы в посёлок началась пурга и сразу возвратиться обратно он не смог. Прожил в Сеймчане шесть дней, а когда вернулся на Среднекан, то нашёл замёрзшего Бориску рядом с шурфом. Софа обмотал его мешковиной и похоронил в том же шурфе, в вечной мерзлоте на глубине пяти метров. Дальнейшую разведку Софа один делать не стал, нанял якутов и выехал на Олу, посёлок на Охотском побережье.

Так скончался первооткрыватель и добытчик Колымского золота, имя которого не было упомянуто ни у одного геолога и разведчика. На том ключе, где они вели разведку, был открыт прииск с очень богатым содержанием золота и назван его именем — прииск Борискин.

Мне пришлось всё же встретиться с ним, только уже не с живым, а с мёртвым.

В 1939 году я был директором этого прииска и при разработке горных пород его выкопали экскаватором. Как и говорил мне его друг Софа, он был завёрнут в мешковину, хорошо сохранившийся, только почерневший. В лицо его никто узнать не мог, потому что лично никто и не знал, а Софа умер в Магадане в 1937 году. Мною был вызван врач, по наружному обследованию насильственную смерть не установили, хотя и была молва, что его убили из-за золота. Мы похоронили его вторично с почестями, как первооткрывателя и первого добытчика Колымского золота.

К оглавлению

Верхнеколымск

Вид Верхне-Колымского острога с реки Асашны.

Из истории мы знаем, что ещё при Екатерине II ссыльными на Колыме было обнаружено золото. Политические ссылались в Верхнеколымск царским правительством, в то время он назывался Верхне-Колымской крепостью. И поныне здесь можно встретить правнуков ссыльных, которые называют Верхнеколымск не городом, а крепостью.

Верхнеколымск. Автор Владимир Ильич Иохельсон. Фото 1894-1897 годов.

Мне довелось побывать в этой крепости в 1933 году. Никаких укреплений там уже не было, стояла ещё не разрушенная церковь в полной сохранности, в которой ещё проходили богослужения. Проводили их две, как они себя называли — монашки, им было по лет 70–75, дочери миссионера.

Стояло несколько избушек русского типа, преимущественно в них жили правнуки ссыльных, смешавшихся с якутами и тунгусами, которые знали русский язык, хотя разговаривали и по-якутски, и по-тунгусски, некоторые знали английский.

Жили оседло, занимались охотой и рыболовством, даже разводили огороды: сажали картошку, капусту и другие овощи. Оленей не имели, содержали лошадей и собак.

Юкагиры у Верхнеколымска. 30-е годы ХХ-го века.

Мы знаем, что северные люди бань не имеют, хорошие рыболовы, хорошо управляют лодкой, на которой без тренировки не поплывёшь, а воды они боятся и никогда не купаются.

Жители же Верхнеколымска имеют бани и очень любят купаться.

Я немного отвлёкся от начатой темы и кратко описал Верхнеколымск.

К оглавлению

Первооткрыватели Колымского края

Билибин Юрий Александрович, геолог, начальник 1-ой Колымской геологической экспедиции, в минуту отдыха на берегу реки Занятой. Июнь 1929. Колыма.

Много написано о геологах Ю.А. Билибине и В.П. Цареградском и других исследователях Колымского края, но я нигде не читал, даже в геологических отчётах, о действительно первых открывателях Колымских богатств и их жизни.

Начальник Верхне-Колымской геолого-разведочной экспедиции В.А. Цареградский, январь 1931 г.

Из истории мы знаем о таких геологах, как Черский, который сделал геологические съёмки хребтов, позже названных его именем. Умер он в Среднеколымске и был похоронен женой и сподвижниками.

Заимка Колымская в устье реки Омолон. Слева могила геолога Черского. 1928-29 года.

Обручев, который изучал геологию рек Индигирки и Колымы, вёл съёмки, где в то время на картах Якутии было белое пятно. Он установил астропункты между реками Индигиркой, Коркодон и бассейном реки Колымы.

Обручев Сергей Владимирович во время экспедиции на хребет Черского.

В 1928 году в Москве, «Союззолотом» была организована экспедиция во главе с Цареградским и Билибиным, для изыскания полезных ископаемых в бассейне реки Колымы. В этой экспедиции я не был, но знаю с какими трудностями они проходили этот путь.

Высадка группы 1-ой Колымской экспедиции на правом берегу Тауйской губы. Автор: Цареградский В.А., июль 1928 г.

Они открыли золото по рекам Оротукан, Утиная, Среднекан — правые притоки реки Колымы, дали обоснованный научный геологический прогноз для будущего развития добычи дорогостоящего металла в Магаданской области.

Юрты в приисковом районе на Среднекане. 1928-29 год.

Но можно ли назвать Цареградского и Билибина первооткрывателями в этим притоках Колымы? История об этом не знает: ни в воспоминаниях Гаченко и Раковского об этом не написано, но Билибин и Цареградский знают, что когда они в 1928 году приплыли на плотах в Среднекан — правый приток Колымы, там были уже старатели-хищники, которые уже били шурфы и добывали золото.

К оглавлению

Мучкин Тимофей Фёдорович. Открытие Колымы

Карта районов работ геологических экспедиций в 30-е годы на Колыме.

К моему великому сожалению, информации о первых годах начала добычи золота на Колыме не так уж и много. И если возникает возможность уменьшить количество белых пятен в истории Колымы, то я всегда стараюсь её использовать.

В числе первых разведчиков и добытчиков колымского золота был Мучкин Тимофей Фёдорович (1905–1984), посвятивший большую часть своей жизни золотодобыче на колымской земле. Тимофей Фёдорович прошёл путь от шурфовщика разведки до директора прииска Холодный.

В 1960 году Мучкин Т.Ф. был назначен начальником нового участка «‎Аннушка» прииска «‎Горный». Перед коллективом горняков под его руководством стояла непростая задача: предстояло не только организовать добычу золота и выполнение плана, но и строительство посёлка Аннушка — базы нового участка. Можно сказать, что с этой задачей горняки справились в полной мере.

За свой труд Тимофей Фёдорович неоднократно поощрялся руководством Дальстроя, был награждён орденом Красной Звезды.

В своих воспоминаниях Мучкин Т.Ф. рассказывал о своей жизни и работе в период от 1930 по 1935 год. К великому сожалению, эти воспоминания не были полностью опубликованы, хотя цитаты и части этого рассказа можно найти в научных трудах историков и материалах краеведов, газетных публикациях и других изданиях.

Читая рассказ Тимофея Фёдоровича я сам почерпнул многое об истории своей малой родины и хочу поделится с Вами, жителями сайта, этим автобиографическим и историческим документом.

Хочу предупредить сразу, что я взял на себя смелость частично переработать текст для удобства восприятия читателем, но не думаю, что историческая ценность документа из-за этого понесла потери или искажения.

Итак, хочу Вам представить рассказ Мучкина Т.Ф. о поиске и разведке полезных ископаемых и как начиналась золотодобыча на Колыме.

В связи с тем, что рукопись Мучкина Т.Ф. была без иллюстраций и фотографий, материалы дополнены фотографиями из других экспедиций того периода времени и приблизительно тех мест, которые упомянуты в воспоминаниях.

Содержание

Смирнов Сергей Фёдорович

Смирнов Сергей Фёдорович.

Сегодня я хочу познакомить Вас с судьбой человека, большая часть трудовой жизни которого была связана с Дальстроем. Он начал работу в тресте практически с момента его образования и трудился в нём до момента реорганизации. При этом больше 14 лет проработал непосредственно на Колыме. Итак, встречайте — Смирнов Сергей Фёдорович.

Сергей родился в 1907 году в городе Белый Смоленской губернии в семье рабочего.

Отец мальчика работал слесарем-механиком по швейным машинкам в компании «Зингер», в 1910 году он пропал без вести.

Мать Сергея специальности не имела и жила за счёт того, что зимой набирала квартиросъёмщиков-учащихся, а летом ходила на полевые работы.

Смирнов закончил 8 классов девятилетней школы и 2 класса профтехшколы, но условия быта не позволили учиться дальше и работать, он устраиваться и трудится некоторое время в совхозе, после чего уезжает в Москву.

В столице работал слесарем до 1929 года, затем окончил курсы буровых мастеров и уехал по разнарядке в Омский округ, где проработал 2 года буровым мастером.

Колыма

В 1932 году заключает договор с Дальстроем, где проработал с перерывами на разных общественных и хозяйственных должностях до 1953 года.

Снимок друзей на память перед отъездом из Москвы на Колыму. 1932 год.

В апреле 1932 года прибыл в Нагаево, где назначен на должность бурового мастера Строительной конторы.

Перспектива капитального строительства предприятий управления местной промышленности в Магадане. 30-е годы.

В сентябре 1932 года был избран председателем группового комитета профсоюза Ольского района.

Иванов, Смирнов, Ильин, Шуберт у жилого дома. Колыма. 1933 год.

Осоавиахим

В июне 1934 года Сергей Фёдорович переходит на работу в Осоавиахим, что я думаю, во многом определило его дальнейшую судьбу и его карьеру на Колыме.

Думаю не будет лишним сказать, какое значение имел Осоавиахим в жизни как СССР, так и Дальстроя.

Члены Осоавиахима на стрельбище. Магадан. 30-е годы.

Из статьи И.В. Мостинского «Осоавиахим СССР. Сращивание общественной организации с государственным аппаратом (1935-1941 гг.)»:

«… Осоавиахим занимал видное место среди добровольных общественных организаций СССР в кон. 1920-х — 1940-х годах.

… 23 января 1927 года на совместном заседании I Всесоюзного съезда Авиахима и 2-го Пленума Центрального Совета ОСО по докладу Наркома по военным и морским делам К.Е. Ворошилова было принято решение слить два общества в одно под названием: «Союз Обществ содействия обороне и авиационно-химическому строительству СССР», сокращенно Осоавиахим СССР.

… Советскими исследователями отмечалось, что общественные организации составляли неотъемлемую часть политической структуры советского социалистического общества, что позволяло рассматривать их в какой-то мере в качестве субъектов власти, т.е. носителей властных полномочий. И это давало возможность осуществления общественными организациями некоторых функций государственных органов. Всё это в полной мере можно отнести и к Осоавиахиму.

Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об Осоавиахиме» (8 августа 1935 г.) призывало Осоавиахим сконцентрировать все свои силы на подготовке резервов для армии и флота. Именно в конце 1930-х гг. Осоавиахим превращается в мощную военизированную организацию.

Тактические занятия членов ОСО. Магадан, 5 км. 1936 год.

Одной из главных задач организаций Осоавиахима стала допризывная подготовка молодежи и подготовка резерва для армии и флота, то есть — подготовка военнообязанных, призываемых в армию по мобилизации. В организациях Осоавиахима было подготовлено до 80% военнослужащих сухопутных войск и флота и до 100% авиации.

Осоавиахим, формально оставаясь общественной организацией, фактически превращался в государственную структуру. В аппарате Общества работало значительное число кадровых военнослужащих РККА, число которых, по отношению к «гражданским» работникам и военнослужащим запаса постоянно увеличивалось к началу 1940-х годов. Многие работники Осоавиахима воспринимали работу в Обществе, как работу в одном из Наркоматов. Таковым, фактически он и был».

В июле 1934 года Смирнов работает в должности ответственного секретаря в райсовете Колымского совета Осоавиахима. Из документа: «На тов. Смирнове лежит ответственность за ведением как финансовой, так и хозяйственной стороны по райсовету ОСО, а также дача практической помощи в работе низовым ячейкам ОСО».

Смирнов Сергей Фёдорович с женой на стройплощадке парашютной вышки в парке. Магадан. 30-е годы.

В феврале 1935 года Сергей Фёдорович был избран председателем Колымского Совета Осоавиахима на второй районной конференции.

Фактически на время его работы в качестве руководителя Колымского Совета Осоавиахима пришлось становление этой организации на Колыме и, можно сказать, что Сергей Фёдорович справился с этой задачей достойно.

За успешную работу 10 мая 1935 года приказом № 146 по Государственному Тресту ДС Смирнов С.Ф. был премирован мелкокалиберной винтовкой.

Лётно-планерная группа Колымского совета Осоавиахима, 2 выпуск. В нижнем ряду — Смирнов С.Ф. Магадан. Август 1936 года.

Думаю стоит упомянуть и о том, что в 30–40 годы ХХ-го века на Колыме было подготовлено немало пилотов как для авиаотряда Дальстроя, так и для гражданской и военной авиации СССР. У истоков этой работы стоял Сергей Фёдорович, за время его работы в Осоавиахиме (1934-1938 годы) было выпущено несколько групп пилотов-планеристов.

Строительство парашютной вышки в парке. Магадан. 30-е годы.

Во время работы Смирнова на посту председателя Колымского Совета Осоавиахима был возведёно сооружение, которые долгие годы украшало парк Магадана. Речь идёт о парашютной вышке, которая был построена Осоавиахимом на верхней площадке парка культуры и отдыха.

В сентябре 1937 года в парке культуры и отдыха Магадана строительство сооружения было завершено.

Утром 26 сентября 1937 года было проведено первое испытание уже построенной парашютной вышки.

Сначала на парашюте с самого верха спустили наполненный песком мешок весом 135 кг. Скорость падения была вполне нормальной. Вслед за первым мешком с песком спустили на парашюте и второй, который весил 70 кг, то есть соответствовал среднему весу человека. Он «приземлился» через 8,4 с.

Испытания парашютной вышки в парке. Магадан. 30-е годы. Эти уникальные фото строительства парашютной вышки сохранились в архиве семьи Смирновых, за что им моя искренняя признательность.

Теперь можно было совершить и первый прыжок. Его выполнил комсомолец, инструктор Осоавиахима Константин Корнилов. При весе 86 кг он достиг земли за 7 с. Вскоре после этого парашютную вышку приняла специальная комиссия, и в начале октября 1937 года с нее уже в массовом порядке совершали прыжки учащиеся Охотско-Колымского техникума и средней школы.

УСВИТЛ

В феврале 1938 года Смирнов Сергей Фёдорович покидает место председателя Колымского совета ОАХ (Осоавиахим) и переходит на работу в УСВИТЛ НКВД СССР.

В Севвостлаге Сергей Фёдорович начал свою работу в Северном горно-промышленном управлении (СГПУ).

29 октября 1938 года он (начальник КВЧ ОЛП СГПУ) откомандировывается в распоряжение УСВИТЛа НКВД СССР на основание его рапорта.

В 1939 году Сергей Фёдорович вступает в члены партии ВКП(б). Интересный факт — в кандидаты партии ВКП(б) он был принят в 1932 году, а принят в партию только в 1939 году, фактически через семь лет. У многих такой перерыв мог вызвать вопросы и поэтому Смирнов Сергей Фёдорович в своей биографии пишет следующее, поясняя такой разрыв по времени: «В кандидаты в партию вступил в 1932 году, но в связи с тем, что в Дальстрое в 1937 году был прекращён приём в партию, так как проходила чистка в партии, а также дважды проходила проверка партийных рядов в 1938 году. Приём в партию был начат только в 1938 году, в этот период у меня был отпуск длиной в 11 месяцев. По прибытии из отпуска в сентябре 1939 года я был принят в члены партии».

В марте 1940 года переведён заместителем начальника рудника «Бутугычаг» Тенькинского ГПУ по политработе, на новом месте отработал полгода.

В общей сложности в системе УСВИТЛ Смирнов проработал около двух лет, занимая должности, связанные с культурно-воспитательной и политической работой.

Промхозы

После УСВИТЛа Сергей Фёдорович продолжил свою работу на Колыме в Магаданском промкомбинате. В октябре 1940 года он назначен заместителем начальника снабжения Магаданского промкомбината.

Семья Смирновых.

И снова поворот судьбы — в марте 1941 года Семёнов переведён в Усть-Магаданский промхоз на должность начальника.

Следующим назначением для Сергея Фёдоровича стал Ольский промхоз, куда он был переведён в сентябре 1942 года на должность начальника материально-хозяйственной части Ольского промхоза.

Но уже буквально через месяц — в октябре 1942 года он получает новое назначение — на должность начальника производственно-технического отдела Ямского промхоза.

В 1943 году Смирнов был назначен начальником Ямского промхоза. Под начало Сергея Фёдоровича попало большое и непростое хозяйство. В то время в состав Ямского промхоза входило 5 промыслов, располагавшихся на побережье залива Шелехова и удалённых друг от друга на значительных расстояниях. Это промыслы Речка, Иреть, Тахтояма, Туманы, Вилига и портрыббаза Брохово.

По поводу оперативности управления говорит тот факт, что приказы и распоряжения на промыслы можно было доставить летом по морю, а — зимой на собачьих упряжках. На большей части промыслов телефонная и радиосвязь отсутствовали.

Остро ощущалось нехватка рабочей силы рабочих — численность личного состава была около 50% от необходимого. Не хватало техники, уровень механизации был очень низок.

На вручении наград. Город Магадан, театр. 40-е годы.

Однако несмотря на все сложности и нюансы, Ямский промхоз под руководством Смирнова в годы войны прилагал все усилия для выполнения плана и снабжения рыбой Дальстроя, причём успешно.

Выписка из приказа № 148. Октябрь 1944 года.

По итогам путины за 1944 год приказом по Управлению Рыбопромыслового хозяйства Дальстроя НКВД СССР в октябре 1944 года за перевыполнение Государственного плана по вылову и обработке рыбы начальник Ямского промхоза Смирнов С.Ф. награжден денежной премией в размере 9900 рублей. Ямскому промхозу, давшему высший процент выполнения годового плана — 167,6% было вручено переходящее Красное Знамя УРПХ.

Приказ № 553 по Главному Управлению Строительства Дальнего Севера. 1945 год.

В следующую путину Ямский промхоз повторил свой успех и 15 октября 1945 года Приказом № 553 по Управлению Строительства Дальнего Севера НКВД СССР по итогам путины 1945 года переходящее Красное Знамя УРПХ было вручено Ямскому промхозу. Для премирования лучших рыбаков и рабочих были выделены денежные средства. Начальник Ямского промхоза Смирнов С.Ф. награжден денежной премией в размере 5700 рублей.

Казалось бы, начальник Ямского промхоза находится на хорошем счету у начальства, его предприятие в числе передовиков, можно сказать, что жизнь удалась…

Но в ноябре 1945 года, не дожидаясь окончания действия договора, Сергей Фёдорович пишет заявление на увольнение из системы Дальстроя.

Ответ отдела кадров Смирнову. 1945 год.

Ответ отдела кадров Смирнову. 1945 год.

20 ноября 1945 года отдел кадров Дальстроя сообщает начальнику Ямского промхоза УРПХ Смирнову С.Ф., что поданное им заявление на имя генерал-майора Комарова рассмотрено и в увольнение из системы Дальстроя ему отказано.

31 июля 1946 года бывший начальник Ямского промхоза Сергей Фёдорович пишет рапорт на имя начальника Дальстроя Никишова, в котором просит дать ему окончательный расчёт с разрешением выезда на материк. Свою просьбу Смирнов обосновывал тем, что за время работы на Колыме (более 14 лет), его здоровье пошатнулось, и здоровье детей вызывает опасение. Семья Смирновых к тому времени состояла из 6 человек.

В 1946 году он переведён ИО начальника рыбзавода Усть-Магаданского промхоза.

На Усть-Магаданском рыбозаводе. Засольный цех.

18 октября 1946 года Сергей в четвёртый раз подаёт заявление с просьбой увольнения из Дальстроя: «Чувствую большую усталость — упадок сил и здоровья как самого, а также и семьи. Больше работать не в состоянии и всякое ослабление в работе — как руководителя, будет зависеть не от умения и желания, а от состояния здоровья самого и семьи».

К тому времени Сергей отработал в системе Дальстроя на Колыме 14,5 лет.

На заявление начальника Усть-Магаданского рыбозавода Смирнова из отдела кадров Дальстроя поступил ответ, где говорилось: «Настоящим сообщаю, что до весны 1947 года уволить Вас не представляется возможным».

Но в ноябре 1946 года Сергей Фёдорович был уволен из Дальстроя по окончании срока трудового договора и выехал с семьёй с Колымы в Москву, где у него была квартира.

Приморье

Находка. 1953 год.

Но до Москвы семья Смирновых не доехала, а по ряду обстоятельств осела в Находке и Сергей Фёдорович снова устроился в Дальстрой, где и проработал до 1953 года также на административных и хозяйственных должностях.

За период с января 1947 года по март 1953 года его не один раз перебрасывали с одного места работы на другое:

в январе 1947 года назначен директором Подсобного хозяйства;
в апреле 1949 года переведён старшим диспетчером Управления;
в октябре 1949 года переведён начальником товаро-складского отдела:
в ноябре 1950 году переведён старшим инженером отдела снабжения;
в 1952 году переведён замом начальника Хозяйственного отдела;
в марте 1953 года переведён заведующим хозяйством дома младенца Приморского ИТЛ.

Камчатка

В 1953 году очередной поворот в жизни Смирнова. В мае 1953 года его откомандировывают в распоряжение Камчатского геологического управления.

Петропавловск-Камчатский. 50-е годы.

Он выезжает на Камчатку, где Сергея Фёдоровича назначают заместителем начальника Крутогоровской геологической партии №336, которая занималась разведкой Крутогоровского угольного месторождения.

В июне 1954 года Смирнова увольняют в связи с сокращением штата Камчатского Геологического Управления. По просьбе Сергея он был уволен с выездом с Камчатки.

О причине своего сокращения Сергей Фёдорович в автобиографии пишет следующее: «… работа партии была рассчитана на 3 года, но результаты года показали отличное содержание угля и партия была расформирована».

Честно говоря для меня такая формулировка показалась больно расплывчатой и непонятной. Для того, чтобы понять причину расформирования геологической партии, пришлось обратиться к истории Камчатского геологического управления, факты из которой и расставили всё на свои места.

Камчатское геологическое управление

Небольшое отступление и несколько строк по истории Камчатского геологического управления. В мае 1951 года постановлением Совета Министров СССР от 26.04.1951 г. контора «Камчатнефтегеология» была преобразована в Камчатское государственное геологическое управление. Одновременно в его подчинение была передана и экспедиция №6, возглавляемая Ярмолюком и подчиняющаяся ДВГГУ.

В таком виде Камчатское государственное геологическое управление просуществовало до конца 1954 года, когда вышло постановление Совета Министров СССР № 2297 от 13.11.1954 г., а после него приказ Министерства нефтяной промышленности СССР № 858 от 3.12.1954 г. и приказ КГУ № 441 от 31.12.1954 г. о ликвидации Камчатского геологического управления.

Были ликвидированы практически все экспедиции и партии управления, лишь Корякская (Воямпольская) экспедиция была перебазирована в Петропавловск-Камчатский, и на ее базе с 1 января 1955 г. создана Камчатская комплексная геологоразведочная экспедиция (ККГРЭ), которая подчинялась тресту «Востсибнефтегеология», находящемуся в Иркутске.

Снова Находка

Находка. 1962 год.

Вернувшись в Находку в июле 1954 года, Сергей Фёдорович назначен начальником транзитного городка Жилищно-Коммунально-Строительной конторы.

В ноябре 1954 года переведён заместителем начальника конторы, начальником квартирно-эксплуатационного отдела.

До выхода на пенсию Смирнов С.Ф. трудился в Находке на административно-хозяйственной работе.

Из биографии Смирнова С.Ф.

Жена — Смирнова Ирина Яковлевна.

Старший сын — Владимир Сергеевич. Год рождения — 1933. После окончания Московского университета переведён в городе Днепропетровск. Всю жизнь проработал на «Южмаш».

Средний сын — Николай Сергеевич. Годы жизни — 1938-2010. Почти всю жизнь проработал шахтёром в посёлке Чегдомын.

Младший сын — Александр Сергеевич. Годы жизни — 1945-2018. Всю жизнь прожил в городе Находка.

Моя искренняя признательность и благодарность Андрею Александровичу Смирнову за документы и фотографии из семейного архива.

В статье также использованы материалы статьи И.В. Мостинского «Осоавиахим СССР. Сращивание общественной организации с государственным аппаратом (1935-1941 гг.)», а также информация из свободных источников.

Лукьяненко Анна и Андрей

Анна и Андрей Лукьяненко. Колыма.

Историю жизни семьи Лукьяненко на Колыме стоит начать с главы семьи — Лукьяненко Андрея Марковича.

Андрей в 1954 году прибыл на Колыму, устроившись на работу в трест Дальстрой. Основной причиной появления Андрея Марковича на колымской земле были поиски своего отца, Марка Григорьевича, которого арестовали в 1938 году. По информации, которую сообщили Андрею, его отец был арестован, осуждён и отправлен в лагеря Севвостлага, на Колыму. Попасть в то время на закрытую территорию Магаданской области было непросто, один из вариантов — заключить договор с Дальстроем.

Из архива семьи Лукьяненко о судьбе и реабилитации Марка Григорьевича.

Забегая вперёд, можно сказать, что благие начинания Андрея не увенчались успехом. Когда были рассекречены архивы, выяснилось, что Марк Григорьевич был расстрелян 5 мая 1938 года, через 2 недели после ареста, и на Колыму попасть никак не мог… Правду о Марке Григорьевиче Андрею Лукьяненко узнать не довелось, он ушёл из жизни в 1979 году, не дожив до реабилитации отца.

Лукьяненко Анна Павловна.

Впрочем, возвращаемся на Колыму, в 50-е годы ХХ-го века. Анна Павловна по комсомольской путёвке в 1955 году приезжает к своему мужу в Эльген.

В 1957 году в семье Лукьяненко в Эльгене рождается Лукьяненко Игорь Андреевич.

Из воспоминаний Анны Павловны: «В то время было трудно было купить что-то для ребёнка, я шила с папиных рубашек и его нательного белья распашонки, пелёнки, шапочки».

Зарекомендовавшую себя хорошим специалистом, Анну Павловну назначают заведующей птицефабрикой в посёлке Нижний Бутугычаг. Семья Лукьяненко вместе с маленьким сыном переезжают из Эльгена в Нижний Бутугычаг.

Из воспоминаний Анны Павловны: «В тресте Магадана не было специалистов по птицеводству. В Тенькинском районе в посёлке Бутугычаг с птицефабрики ушла на пенсию и уехала заведующая. Приказом меня перевели туда, не спросив моего согласия, тогда так делалось.

Переехав на Бутугычаг, мы сначала с Андреем испытывали вначале большие трудности. Воды не было — приходилось топить лёд, печное отопление — нужны были дрова. Установили печку-буржуйку, на ней таяли лёд, варили еду. Так длилось длительное время, пока я не заключила договор с лесничеством и нас стали снабжать дровами.

У нас появилась Наташа, стало трудней, садика не было и нам пришлось нанять няньку».

Интересный нюанс — Нижний Бутугычаг не был указан ни как место работы Анны Павловны в её трудовой книжке, ни как место рождения её дочери Наталии Андреевны, в свидетельстве о рождении. Везде указывался посёлок Усть-Омчуг. Вот такая конспирация…

Нижний Бутугычаг. Лукьяненко Анна слева.

Стоит уточнить, что птицефабрика была для Нижнего Бутугычага на то время градообразующим предприятием и вместе с обязанностями директора птицефабрики, на плечи Анны Павловны лёг груз административных и хозяйственных проблем самого посёлка.

Директора школы, заведующих детсадом и клуба не назначали — руководила работой этих учреждений, как и всего участка, Лукьяненко Анна Павловна.

Заведующая птицефабрикой каждое утро делала обход всех этих объектов, фельдшерского пункта, магазина и других — занималась решением насущных проблем.

Несмотря на «абсолютную власть» в Бутугычаге жизнь Анны Павловны простой не назовёшь.

Стоит отметить, что большинство жителей посёлка в конце 50-х годов составляли «западенцы» (в основном с западной Украины), бывшие заключённые Севвостлага и Берлага, работавшие в своё время на оловянном и урановом рудниках Бутугычага, без права выезда с Колымы или не пожелавшие по ряду причин возвращаться на Украину и обосновавшиеся здесь. Например, нянька, которая сидела с детьми Лукьяненко, как раз была из таких.

Ничего удивительного в том, что «западенцы» добрых чувств к представителям власти, комсомольцам и коммунистам не питали — как раз всё то, что олицетворяла собой заведующая птицефабрикой Лукьяненко. И были это не просто слова.

В 1958 году у семьи Лукьяненко бывшие сидельцы украли овчарку, надо полагать, на мясо или мыло… Но это были только цветочки.

В 1960 году бывший сиделец из неисправимых выстрелил в окно дома Лукьяненко, целясь в Анну Павловну. Женщине повезло, злодей торопился и промазал. Он был пойман и его увезли из посёлка, больше о нём никто не слышал.

В 60-х годах ХХ-го века состав населения Нижнего Бутугычага сильно изменился, число бывших сидельцев и «западенцев» поуменьшилось и жизнь в посёлке наладилась.

Появлением в посёлке детского сада и начальной школы жители Нижнего Бутугычага были также обязаны настойчивости и напористости директора птицефабрики.

Нижний Бутугычаг. Детский сад. Слева — Лукьяненко И., справа — Румянцев В..

Для открытия детского сада пришлось решать проблемы, связанные с отсутствием подходящего здания, а затем с его ремонтом и оборудованием.

Для открытия начальной школы не было как помещения, так и необходимого количества учеников.

Но стараниями Анны Павловны дети Нижнего Бутугычага получили и детский сад и начальную школу.

Почты как таковой в посёлке не было и письма с корреспонденцией приходила в контору птицефабрики, к Анне Павловне.

На конгрессе птицеводства в Киеве в 1966 году за достигнутые успехи Анна Павловна Лукьяненко была награждена орденом «Знак Почёта».

Конгресс птицеводства г. Киев (Лукьяненко справа). 1966 год .

В 1968 году в связи с заболеванием птицы туберкулёзом было принято решение о ликвидации птицефермы в посёлке Бутугычаг до октября того же года. Решение Тенькинского райисполкома от 7 февраля 1969 года констатировало, что с птицефермой в Бутугычаге было покончено «путём полного забоя птицы, сжигания производственных корпусов, инвентаря и остатков кормов».

С ликвидацией птицефабрики участь посёлка Бутугычаг была фактически решена, в 1968 году принято было переселить население в Усть-Омчуг. Семья Лукьяненко с детьми переехала в посёлок Усть-Омчуг, прожив и проработав на Нижнем Бутугычаге почти 10 лет.

Семья Лукьяненко:

Лукьяненко Андрей Маркович, 1920 года рождения;
Лукьяненко Анна Павловна, 1932 года рождения:
Лукьяненко Игорь Андреевич, 1957 года рождения;
Лукьяненко (Заева) Наталия, 1959 года рождения.

В Усть-Омчуге на улице Космонавтов были пристроены два подъезда к дому Тенькинского строительного управления. Эти два подъезда были специально подготовлены для заселения жителей посёлков Бутугычаг и Чалбухан.

Обосновавшись на новом месте Анна и Андрей Лукьяненко продолжили работу в совхозе «Тенькинский».

Анна работала в должности зоотехника по кормам и бригадиром молочно-товарной фермы. Одновременно заочно училась в Ольском сельскохозяйственном техникуме, по окончании которого получила специальность зоотехник.

Андрей трудился в кормоцехе, а затем скотником на молочно-товарной ферме.

Дети Лукьяненко также посвятили свою жизнь Колыме.

Игорь Лукьяненко после окончания Петрозаводского ПТУ получил профессию электросварщика и в 1975 году приехал в Усть-Омчуг и устроился на работу в совхоз «Тенькинский» слесарем-монтажником.

Наталия Заева (Лукьяненко) работала воспитателем детского сада совхоза «Тенькинский» в посёлке Чалбухан с 1978 года. Продолжила работу в должности заведующей в новом отстроенном здании детского сада № 6 совхоза «Тенькинский» до 1998 года. Затем — в должности учителя МБОУ СОШ № 1 п. Усть-Омчуг и МБОУ СО № 20 п. Сокол Магаданской области до 2015 года. По выходу на пенсию уехала в 2015 году в город Петрозаводск, республика Карелия.

В 1979 году горе пришло семью Лукьяненко — 19 августа глава семьи скоропостижно скончался после инсульта.

В 1981 году Анна Лукьяненко вышла на пенсию и уехала на родину мужа в пгт. Иванков Иванковского района Киевской области.

После Чернобыльской аварии в 1986 году территория Иванковского района входила в тридцатикилометровую зону отчуждения. Анна, как и все жители зоны отчуждения, продолжали жить в заражённой местности. Всем жителям зоны отчуждения были выданы удостоверения, в том числе и ей, для получения дополнительных выплат.

В 2002 году ухудшились условия проживания на Украине (социальная сфера, сфера здравоохранения и т.д.), кроме того, заработанная колымская пенсия Лукьяненко превратилась в мизерную выплату, приравненную к минимальному размеру выплат пенсионерам Украины.

В связи с этими обстоятельствами дети Анны — Игорь и Наталия решили привезти маму обратно на Колыму, чтобы жить всем вместе и обеспечить ей достойное проживание и уход.

Из рассказа Наталии Заевой: «После возвращения обратно на Колыму мама ни разу не пожалела о переезде, мы жили дружной и счастливой семьёй, пока не произошло горе – в 2009 году умер Игорь.

5 марта 2015 года у мамы случился инсульт, и в день рождения Игоря (12 марта) этого же 2015 года мама ушла из жизни. Папа, мама и Игорь похоронены на Колымской земле».

Но на этом связь рода Лукьянеко с Колымой не прервалась. В городе Магадане по-прежнему живут и работают дочери Наталии — Заева (Брагина) Ольга Сергеевна (ФГБОУ ВО «Северо-Восточный государственный университет») и Заева Анна Сергеевна (Правительство Магаданской области).

Страница написана по воспоминаниям Анны Павловны Лукьяненко, фотографиям из домашнего архива и рассказам Наталии Заевой (Лукьяненко).

Эта страница появилась на свет благодаря Наталии Заевой, за что ей моя искренняя признательность и благодарность.

Приложение

Выступают юные исполнители

В первом туре смотра художественной самодеятельности учащиеся первого и второго классов неполной средней школы таёжного посёлка «Бутугычаг» показали инсценировку «Теремок». Все участники хорошо справились со своими ролями. Особенно понравилась зрителям игра Гали Путилиной, Юры и Лёни Морозиковых, Тани Шебеневич.

Учащиеся этой школы также показали монтаж «Мы за мир».

Дружный педагогический коллектив во главе с директором тов. Беляевой, вожатая Иванова, работники клуба и родительская общественность приложили много сил для успешного проведения смотра и добились несомненного успеха. Много поработали Урусова и Каверин.

Заслуживает внимания и концертная программа другого коллектива — учащихся начальной школы посёлка Хениканджа (заведующая школой Врублевская). Небольшой коллектив показал спектакль-монтаж «Пионерская зорька». В нём были заняты все ребята, которые учатся в этой школе.

Место действия спектакля — Хениканджинский пионерский лагерь, в котором с утренней зорьки начинается кипучая творческая жизнь. Перед зрителями проходит репетиция концерта, который обитатели пионерского лагеря собираются показать родителям. В программе хоровое и сольное пение, художественное чтение, танцы. Отлично ведут программу лучшая ученица 4-го класса Малашонок, её соученик Копчинский и дошкольник Сеня Шевердов, приехавший в гости к пионерам. Весь конферанс построен живо и свежо. Умело дирижирует хором отличница 4-го класса Смирнова.

Во время подготовки к смотру педагогам и ребятам активно помогали родительский комитет, председателем которого является тов. Смирнова, и правление клуба.

Высокой оценки заслуживает хор учащихся начальной школы посёлка «Гвардеец», исполнивший «Гимн демократической молодёжи» и «Пионерский марш».

Юная солистка этой школы Лариса Семёнова исполнила песни советских композиторов, а Земфира Джириева с большим чувством прочла стихотворение «Есть такая партия».

Впервые приняла участие в смотре начальная школа посёлка Дусканья, которая представила разнообразную концертную программу в двух отделениях. Отличную оценку получил хор. Из отдельных исполнителей комиссия отметила ученицу 4-го класса Крикунову за стихотворение «Солдаты мира», учащихся Самойлову и Никитина за исполнение песни «Прощайте, скалистые горы».

К сожалению, ниже своих возможностей подготовились к смотру неполные средние школы посёлков Омчак (директор тов. Дронь) и Транспортный (директор тов. Ерёменко).

Учащиеся Омчакской школы показали монтаж «Мы за мир». Комиссия, правда, дала высокую оценку некоторым исполнителям — ведущим чтецам Уткиной, Шляпникову, Клименко, Левченко, Козуб и Николаевой, солистам хора Виницкой и Рукавишниковой и всему хору за исполнение «Марша советской молодёжи». Однако самодеятельный коллектив школы в целом, судя по прошлому опыту, мог бы добиться лучших результатов.

Из исполнителей школы посёлка Транспортный комиссия отметила Наташу Торопову за отличное чтение стихов.

Концерты школьников управления, несмотря на отдельные промахи и недоработки, свидетельствуют о большой тяге детей к искусству, о горячем их желании заниматься в кружках художественной самодеятельности. Итоги первого тура показывают также, что в школах есть много способных юных исполнителей.

Наряду с некоторыми успехами имеются и крупные недостатки, которые заметно снизили идейный и художественный уровень программы в ряде школ.

В посёлках Гвардеец, Дусканья, Бутугычаг почти отсутствовал в программе концертов хореографический жанр. Очень слабо был подготовлен хор и его музыкальное сопровождение в школе посёлка Транспортный (руководитель тов. Лебедь). Преподаватель литературы тов. Абросимова, как видно, не прививает детям вкус к художественному чтению. Все чтецы, занятые в концерте этой школы получили низкие оценки. Программа концерта в целом лишена должной идейной целеустремлённости. Во всём этом повинны не исполнители, а их взрослые наставники — художественный руководитель тов. Лебедь, пионервожатая тов. Ушмодина, классные руководители и преподаватели.

Как могло случиться, что школа посёлка им. М. Расковой, занявшая на VII смотре первое место среди начальных школ Колымы, в этом году даже не приняла участие в смотре? Также не приняли участие в смотре начальные школы посёлков им. Ворошилова (заведующая тов. Чавелкина), им. Белова (заведующая тов. Лопухова).

Всё это можно объяснить лишь одним — здесь плохо поставлена внеклассная и внешкольная работа, а профсоюзные и комсомольские организации не помогают школам исправить положение.

М. Лютиков
член районной смотровой комиссии.

Свидание с Колымой

Под новый 1954 год приехали к отцу в Кривой Рог, где он уже некоторое время работал в одном из шахтоуправлений. Мы с Юрой радовались встрече, а папа был необычайно грустный, таким я его до сих пор не видел.
Что-то не так пошло у него по работе на благословенной земле Южной Украины. Там были совсем не те отношения между людьми, к которым он привык на Севере. Как потом вспоминала мама, вскоре он стал проситься у неё обратно на Колыму, и она, понимая его, в принципе не возражала.

В июне уехали на лето в Белоруссию, где вскоре получили известие о смерти нашего дорого отца, ему ещё не было и сорока. Вместе с ним навсегда ушла и Колыма.

Потом нас надолго приютила калининская земелька — мамина родина. А Колыма не отпускала: часто грезилось, как я брожу по колымским сопкам, раскачиваются ветви стланика и благоухают молодые лиственницы, поднимаюсь всё выше, и вот передо мной разворачивается страна синих гор…

Открою глаза — вокруг картинки нашего скромного тверского бытия или кажущаяся мне очень пресной среднерусская природа. От далёкой родины осталось только блёклое изображение колымского шоссе в учебнике по географии. Тоска тяжёлая, былое не вернуть…

Медленно тянулись школьные годы, но вот и прощай, ставший вдруг дорогим, школьный порог. Калининская земелька стала для нас с Юрой второй родиной.

Вот говорят, что скуден был паёк,
Что были ночи с холодом, с тоскою.
Я лучше помню ивы над рекою
И запоздалый в поле огонёк.

До слёз теперь любимые места…

Эти проникновенные строки незабвенного Николая Рубцова о таких, как мы.

…Все дороги были перед нами открыты.

На третьем курсе Колыма скупо напомнила о себе. На последней странице «Огонька» я прочитал совсем небольшую заметочку о пришедшей туда осени. На паре крошечных чёрно-белых фото мало что можно было разглядеть…

Мы с Юрой, оканчивая Ленинградский технологический институт, мечтали поехать работать в «восточные районы» страны, чтобы быть к Колыме поближе, но наша военно-химическая специальность оказалась востребованной исключительно западнее Урала. Так что трудились мы в Европе, покидая её только в командировках. Неслись годы, память о Колыме уходила всё дальше и дальше. Купил как-то небольшую книжицу первого секретаря Магаданского обкома Афанасьева П.Я. «Здесь начинается Россия. Записки секретаря обкома».

(Он был вторым в этой должности после упразднения «Дальстроя» и создания Магаданской области).

Да простят меня его потомки, в ней почти ничего не нашёл ни для ума, ни для сердца.

Бывало, защемит сердце, когда промелькнут на телеэкране берега Индигирки, так похожие на колымские, или в «перестройку» вдруг покажут на миг сопки Бутугычага…

Мечталось, сядем на Ярославском вокзале в поезд, и никаких самолётов! Чтобы как когда-то мчаться и мчаться через всю страну до Хабаровска…

Но время шло, одолевали житейские заботы, и мечта побывать там становилась всё несбыточней.

А уж когда не стало нашей замечательной родины, Советского Союза, и жизнь пошла совсем по другим канонам, казалось, теперь и вовсе не до Колымы, но …

Все мечты сбываются, товарищ!
Если только захотеть.
Если только не робеть.
…
Все мечты сбываются, товарищ!

У комсомольцев только так! И вот спустя 62(!) года, в свой день рождения, самолётом Петербург – Магадан постаревший «комсомолец» прибывает в столицу Колымы. Аэропорт «Сокол». Очень скромный и довольно неуютный, к тому же у чёрта на куличках, и это сразу создаёт неудобства: до маршрутки на Усть-Омчуг ещё часов пять, но в город выбираться не рискую.

Да не так уж всё это и важно — главное, я здесь! Ещё не покинув аэропорт, отмечаю: менталитет моих земляков всё тот же. И погода под стать моему двойному празднику — вот тебе и сумрачный Магадан!

Мчусь по главной колымской трассе, шоссе, конечно, похуже, чем в Белоруссии, но для дальней российской окраины сойдёт. Вот она, моя заветная родная сторонка, не очень-то похожая на ту, которую я когда-то так радостно оставил, а потом столько лет бережно хранил в памяти…

Мелькает указатель расстояния до Якутска, к которому я неуклонно приближаюсь — более 2-х тысяч вёрст! Далековато забрался старый, ещё пару недель назад я не ожидал от себя такой прыти.

Посёлок Палатка приятно удивляет пятиэтажными домами и ухоженностью. Но на тенькинской отворотке асфальта нет.

Поднимаемся всё выше, дорога крутит по серпантинам и перевалам, но нигде нет частых столбиков со стороны обрывов, как это было когда-то. Пытаюсь определить то мрачноватое место, где мы надолго застряли тревожным июньским вечером 53-го, но ничего сколько–нибудь похожего не попадается.

Остановились перекусить в посёлочке Мадаун – это примерно половина пути. Знакомлюсь здесь с Михаилом Мустафаевым, он обещает оказать мне в Усть-Омчуге всяческое содействие.

Попутчицы по маршрутке говорят, что Усть-Омчуг находится в упадке: работы нет, везде разруха…

В подступивших сумерках около единственной гостинцы «Золотая Тенька» меня встречают приехавшая сюда в отпуск Татьяна Салюта и её местная сестра Наталья. Гостиница скромненькая, но уютная, правда «постояльцев» всего трое. Очень любезный персонал — отбывая на «периферию», оставляю у них деньги и документы.

С Татьяной я связался ещё до отъезда по интернету и узнал, как сюда добраться из Магадана. Скромно отметили в гостинице моё 72-летие.

Почти сразу становится ясно: попасть в дорогие места совсем непросто, а о тех, что подальше — Дусканья, Белова, Ветреный — нечего и думать. Это потребовало бы очень больших затрат финансов и времени… Близко только Бутугычаг — до Нижнего какие-то 40 километров, он для меня самый памятный и дорогой. Но и до него попробуй доберись, ничего и никого здесь не зная.

Общаюсь следующие дни с Мустафаевым, гуляем по посёлку, прошу провести меня на место, где была когда-то больница, но Михаил путается в
развалинах, кое-как вышли к Детрину. Ничего похожего в этом месте я не нахожу…

Вечером сидим с ним в весёлой компании земляков, какой-то его знакомый обещает на следующий день подбросить меня на Бутугычаг, но всё это в итоге оказывается трёпом.

Вот так-то, близок локоток, но… Мало того, там теперь из-за медведей ещё и опасно – нужен провожатый с оружием. Некий проектировщик из Якутска, недавно ходивший туда с большой компанией, как раз в районе Нижнего Бутугычага видел медведицу с медвежонком, а ведь раньше самыми большими зверями там были белка, да бурундук. Да что Бутугычаг! Говорят, и вокруг Усть-Омчуга из-за Топтыгиных не очень-то разгуляешься — спокойно можно подняться только на ближайшую горушку Чихару. В местной газете «Тенька» читаю большую статью на медвежью тему.

Два дня без толку болтаюсь по Усть-Омчугу и заодно акклиматизируюсь — восемь часов разницы во времени для старого непоседы не шутка, к тому же здесь непривычно пониженное давление.

Каждый день хоть и с перерывами сеет дождь, прохладно, вот тебе и июль! Не узнаю свою Колыму…

Да, вместо скромного деревянного посёлка возведён небольшой город: кварталы каменных пятиэтажных домов, служебные здания, великолепный дом культуры, школы, новые предприятия, заасфальтированы дороги. И всё это уже после упразднения «Дальстроя» — без всяких заключённых!

И таких процветавших посёлков, начиная с 60-х, на Колыме возведено множество!

По фотографиям советский Усть-Омчуг смотрится очень эффектно, особенно в зелёном уборе окружающих сопок. Жизнь в нём в пору расцвета мне представляется светлым праздником, так я истосковался по родной сторонке.

Видно, что советский Усть-Омчуг чистый и ухоженный, в магазинах достаточно высококачественных продуктов, по улицам ходят весёлые советские граждане.

…То, что я вижу сейчас, в ХХI веке, угнетает. Заброшенные предприятия, грязные улицы с остатками асфальта, дома, обшарпанные снаружи и ещё более страшные внутри подъездов, заросшие высокой травой пустыри, переулки и дорожки. Вместо нормальных магазинов множество непритязательных лавочек. Красивому зданию дома культуры давно требуется капитальный ремонт.

Особенно тягостно, что, как и на всей Колыме, жизнь в Усть-Омчуге, если и не умирает, то как-то скукоживается, и как может быть иначе, когда люди покидают обжитый край. А ведь в памятные мне, очень непростые времена, жизнь здесь бурлила…

Но что же с Бутугычагом? Отпущенное мне время истекает. Утром на третий день идём с Татьяной в администрацию. Глава района Надежда Савченко, высокая моложавая дама приятной наружности, решает мой вопрос за пять минут: через полчаса у гостиницы меня будет ждать провожатый с машиной и карабином. Кроме того, распорядилась бесплатно заправить его машину. Так войти в моё положение могла только настоящая колымчанка. Я и потом слышал о ней ещё много хорошего…

Мой провожатый, Дмитрий Францевич Куницкий, бывалый охотник и прекрасный знаток округи. Мчимся на его старенькой «уазке» по дороге на Нелькобу среди невысоких сопок. Вот и отворотка на Бутугычаг, но где же знакомая мне дорога, петлявшая по кручам над крутыми обрывами?

Три раза переезжаем Террасный, сейчас, когда идут дожди это уже речка, а не ручей. Прежних мостов нет и в помине. Мимо возведённых на рубеже пятидесятых – шестидесятых годов зданий электростанции и птицефабрики, вернее, того, что от них осталось, выезжаем на окружную дорогу и вскоре останавливаемся.

— Бутугычаг!

Да, Нижний Бутугычаг, вернее место, где он стоял шестьдесят лет назад… Отсюда, с приподнятой дороги, всё видится по-другому, не так, как мы привыкли видеть из посёлка. Узнаю три наши главные сопки, хотя многое изменилось в знакомом пейзаже. «Трапециевидная» теперь на трапецию совсем не похожа, а на вершине вместо чёрного скалистого гребня какие-то густо заросшие стлаником бугорки, наверное, сказалось то небольшое землетрясение, о котором я слышал ещё в семидесятых годах. Далеко просматриваемый отсюда распадок вдоль «перпендикулярной» «дымит» ольхой. Восточные сопки я вообще не узнаю…

Видны остатки каких-то строений — это школа!

Внизу от объездной дороги всё когда-то обжитое и использованное пространство заросло молодыми лиственницами, вдоль ручья-речки густой кустарник, а справа от дороги, на приподнятой части долины, тундра. Сам Террасный изменил русло…

Бог не без милости. К нашему приезду дождевые облака раздвинулись, и над Бутугычагом раскинулось синее небо. Я в какой-то эйфории: хочу увидеть всё и сразу. Немного опрокинули и мчимся к Верхнему Бутугычагу. Переезжаем Блуждающий и катимся вдоль него, дорога становится скверной, но Дмитрию всё нипочём, и вскоре останавливаемся на небольшой лужайке напротив трёхэтажного здания обогатительной фабрики. Это место называется Коцуган, оно примерно два с половиной километра ниже Верхнего Бутугычага.

В 1950 году её не было — это точно! Видимо, её стали возводить в 1951году, и осенью, когда мы вернулись из отпуска, строительство ещё продолжалось. Стоит она совсем близко к проходившей здесь дороге, и, проезжая мимо, я не мог её не видеть…

Заброшенное здание серого цвета с пустыми глазницами окон и без дверей, и попасть туда не очень просто — вплотную к стене несётся неширокий, но довольно полноводный ручеёк. Внутри везде обломки и разный мусор, но ещё можно определить, где были лаборатория, производственные помещения, душевые, туалет; стоят ёмкости для обработки урановой руды…

А теперь хочется скорее увидеть своё, родное! Верхний Бутугычаг совсем близко, но дорога выше фабрики завалена камнями — это последствия селя, о котором мне говорили в администрации. Туда только пешком, причём одному: Дмитрий как бы невзначай ещё по пути сюда обмолвился, что с ногами у него неважно. Досадно, и странно, конечно, как же он тогда охотится, но выяснять такое глупо. Идти одному даже с карабином он мне не советует. Вскоре мне придётся убедиться — совет разумен.

На большой сопке к северу видны штольни и остатки дорог, за ней был когда-то Верхний Бутугычг. Как близко…

Очень жаль — упущенные возможности повторяются редко. Полюбовался на синь-даль родной сторонки, «пофоткался», немного «намахнули» и двинулись обратно.

На полпути к Нижнему Дмитрий вдруг останавливает машину и выскакивает с карабином. Метрах в двухстах-трёхстах от дороги лакомится ягодами взрослый медведь.

— Не убивайте его!

— Не надо?

— Не надо!

Дмитрий опускает карабин. Только потом до меня дошло: он мог серьёзно на меня обидеться за такое вмешательство…

На Нижнем остановились напротив школы. Дмитрия звать с собой уже не удобно, иду один и без карабина, без него сподручнее. Да и вряд ли я сумею им воспользоваться, если косолапый устроит мне неожиданную близкую встречу. Из книг Федосеева мы знаем, какой это умный и коварный зверь.

Спускаюсь с дороги, перехожу речку, слегка черпая в сапоги, и продираюсь через кусты к школе, всё время начеку. До Дмитрия отсюда метров триста, не меньше, на его помощь можно не рассчитывать.

Вот они, милые развалины моей самой первой школы. Крыша, как и заветный альбом, тоже давно где-то в другой форме материи, часть стен отвалилась, кое-где торчит арматура, наверное, и здесь сказалось землетрясение.

Но в основном остов здания ещё сохранился, и я вижу, где были мой класс, учительская, пионерская комната, квартиры наших незамужних девчонок-учительниц и семьи сторожа Петровича. Внутри стен растут лиственницы.

…А нескольких больших лиственниц, стоявших когда-то перед школой нет. На них иногда неожиданно появлялись белки, и если это происходило во время перемены, то зазвать нас в классы было непросто. Белки перебегали от одного дерева к другому, а мы с ошалелыми криками пытались поймать их.

Что нужно было этим симпатичным зверькам на стоявших на оголённом месте лиственницах? Непонятно.

Звенит тишина, не слышно даже речку. Здесь особенно ощущается толща минувших лет, и как хорошо было бы не спеша обойти каждый уголок кажущегося теперь таким маленьким пространства, где стоял Нижний Бутугычаг. Обойти и определиться: здесь стоял наш дом, здесь клуб, здесь больничка… Отсюда видны развалины комбината…

У каждого на свете есть места
Что нам за далью лет всё ближе, всё дороже.
Там дышится легко… Там мира чистота…

Всё во мне противится поспешному уходу, крутится в голове дурацкая присказка; «если нельзя, но очень хочется, то можно»…

Но только не предаваться блаженной ностальгии в одиночку и без оружия в медвежьем краю. Хорошенький может получиться «подарочек» родным, не подозревающим, что я полез в такие «джунгли». Немного посидел в своём классе на полуобвалившемся каменном подоконнике, пофотографировал и поспешил к Дмитрию.

…К вечеру в Усть-Омчуге опять пошёл дождь — ну, чем ни Магадан 53-го года? А меня пригласили зайти в редакцию «Теньки» и немного рассказать о себе. Потом мне пришлют выпуск с моим «интервью».

Наутро надеюсь взять реванш за упущенные вчера возможности. Глава поселковой администрации Владимир Виняр, случайно узнав, зачем я приехал, тоже захотел посмотреть на Бутугычаг.

Перед этим знакомлюсь с замечательной женщиной, Грибановой Инной Васильевной, автором уникальной книги «Тенька. Виток спирали». Её книга — поистине подвижнический труд о сталинских временах в этих местах, учитывая то обстоятельство, что после закрытия «Дальстроя» не очень-то заботились о сохранении его архивов, скорее наоборот. Мало того, она создала в Усть-Омчуге уникальный музей той эпохи на тенькинской земле.

Наши с ней судьбы сложились асимметрично: я здесь родился, рос и навсегда в отрочестве покинул Колыму, она приехала сюда с материка по распределению и осталась.

С нами едет редактор «Теньки» Светлана, благодаря ей у меня появятся несколько хороших фотографий. Едем без ружья, но Инне Васильевне не в первой без оружия идти с компанией на Бутугычаг.

— Медведь нас услышит и предпочтёт обойтись без свидания.

Мне кажется, сегодня я обязательно попаду на Верхний…

Не доезжая до бутугычагской отворотки, Инна Васильевна показала мне на крутую сопку справа.

— Вот там раньше проходила дорога на Бутугычаг.

Стало понятно, где я мчался когда-то на полуторке по крутым дорогам над глубокими обрывами, ограждёнными создающими мираж городской цивилизации аккуратными столбиками. Сразу поехали к Верхнему Бутугычагу, но за два-три километра до Коцугана Владимир, в отличие от Дмитрия, не решился форсировать болотистое место, и дальше пошли пешком. Как назло начался дождь.

Подъём был небольшой, но меня прихватила стенокардия. Отстал от всех метров на триста. Шёл и вспоминал вчерашнего медведя – как он себя поведёт, если встретимся снова? Именно где-то здесь он шатался вчера. Ответит ли мне добром? Вряд ли… Но обошлось, хотя недавний помёт на дороге был.

Инна Васильевна говорит, показывая на нанесённые селем камни, что дорога на Верхний вся такая же. «Очень хочется», но из-за чёртовой стенокардии тащиться туда по бездорожью и на приличный подъём неразумно. Походили по фабрике, и возвратились к «уазке».

Остановились у небольшого кладбища Нижнего Бутугычага, оно давным-давно заброшено, да ещё несколько лет назад его навестил пожар. Пожары и время неумолимо стирают память: на большинстве памятников уже невозможно ничего прочесть. Упоминавшийся мной ранее молодой офицер погиб при исполнении служебных обязанностей в 1953 году, по-видимому, после нашего отъезда, иначе мы чего-нибудь слышали бы об этом.

Ещё среди немногих уцелела табличка с надписью: «Мария Макаренко 1904-1953 г.г.». Вспомнил, незадолго до отъезда у Нади Макаренко заболела мама, выходит, прожила она ещё совсем недолго.

Посетили ли родные молодого офицера его последний приют, навещали ли после закрытия Бутугычага могилу Марии Макаренко её муж и дети? Вполне может быть. А приезд родни офицера в то время, наверняка, оплатило государство.

…Трудно передать те чувства, которые охватывают здесь человека, когда-то уехавшего из посёлка, полного жизни и оптимизма.

…В середине девяностых в Сеймчане неожиданно умер старший сын тёти Риты Виктор. Приехать проводить его она не смогла – на билет у неё просто не было денег. Хоронила бывшая жена. Виктор был мастеровым и очень деятельным человеком: имея квартиру, строил ещё и дом. Увы, после того, как в посёлке стало известно о смерти хозяина, и строящийся дом и квартира были разграблены. Примета времени?..

Не торопясь походили вокруг школы, Светлана запечатлела меня у дорогих развалин.

…На Верхний Бутугычаг я всё-таки попал, отправившись туда по наводке Татьяны Салюты вместе с её однокашником Сергеем Карповым, как и я покинувшим Колыму, но регулярно приезжающим сюда в отпуск.

От Коцугана теперь туда можно подниматься или по Блуждающему, перепрыгивая с камня на камень, или по заросшему высокой густой травой и кустарником берегу, где сохранившиеся остатки дороги редки.

Тяжеловато в семьдесят с гаком скакать и продираться, моросит холодный дождь, коченеет спина… Но охота пуще неволи, да ещё как!

Блуждающий заметно полноводнее, чем когда-то в детстве. Сергей замечает, что в затяжные дожди он ворочает огроменные камни и указывает на высокие кусты на правом бережке.

— Излюбленное место медведей.

Но сегодня с нами двустволка, к тому же, отходя от фабрики, пару раз выстрелили. Пусть знают: «Мы идём! Посторонись, мелкота!».

Дошли до места, где была производственная площадка и каменное здание конторы рудника. Идти здесь легче – на моей памяти эта площадка когда-то была хорошо натоптана. От здания конторы чуть-чуть остались стены первого этажа и бетонный пол, но видно, что это строение было очень добротным.

На правом бережке наткнулись на каменный барак с решётками на окнах, с ещё сохранившейся печкой, но без крыши.

А на левом лежит большая куча старых ботинок, в которых ходили заключённые, и ещё какое-то их барахло.

Поднялись ещё немного, и вот оно место, где когда-то был Верхний Бутугычаг. Всё также стоит пара терриконов из отходов породы после добычи касситерита, стоят окружённые колючкой руины дизельной электростанции, но на склоне так знакомой мне крутой мрачной сопки нет «ворот» из ровных каменных плит. Тоже, наверное, из-за землетрясения. Ямы, когда-то наполнявшейся бутылками из под коньяка, тоже не видно. И я не могу теперь сориентироваться, где же был наш маленький домик.

Легко шагать по ровной каменистой земле Верхнего Бутугычага. В знакомом ущелье не приживаются даже лиственницы, зато оно постепенно зарастает кедровым стлаником и становится более привлекательным. Бывшая полностью деревянной жилая часть посёлка словно испарилась — никаких следов. Подальше стоят стены каменных бараков Центрального лагеря — это уже конец бывшего здесь Верхнего Бутугычага. Лет через пятьдесят они будут едва видны в зарослях стланика. Жизнь сюда больше не возвратится…

Следующим утром долго жду автобус с Омчака на Магадан, пока продавщица ближайшего магазинчика не сообщает неприятный сюрприз: автобусы уже третий день не ходят — из-за обильных дождей дороги стали непроезжими. Кто-то советует идти к заправке — может, попадётся лихой водитель и домчит как-нибудь до Магадана. Но таковых нет и день и два.

В диспетчерской районной администрации говорят, что в Магадане уже скопилось много отпускников, жаждущих вернуться домой в Усть-Омчуг, поговаривают даже о возможном варианте с вертолётом. Но всё это не дальше разговоров, может, потому, что вертолёт дорогое удовольствие…

Одна из диспетчеров, Алла Чулкова, пожалела меня и вскоре договорилась с одним из коллег по администрации подбросить вечером до Магадана в числе других жаждущих. Автобусы всё ещё не ходят, но смельчаки уже рискуют.

Алла выросла на Ветреном, и очень напоминает мне ту славную девочку Аллу, с которой я когда-то познакомился в пионерском лагере. Своей эффектной внешностью, добрым и открытым нравом настоящей колымчанки. Конечно, она намного моложе, чем та Алла из детства…

Наша «уазка» лихо несётся сквозь густеющие сумерки. Когда поднялись в сопки, вдруг пошёл густой мокрый снег. Кто-то из попутчиков говорит водителю, что он даже зимой такого обильного снега не видел. А я такой снег когда-то видел много-много раз, а сейчас, думаю, не застрять бы нам здесь — в засыпанном снегом автобусе будет похолоднее, чем в кузове полуторки в июне 53-го года. Снег, в конце концов, прекращается, зато приходится подолгу ехать прямо по разлившимся речкам. Вода уже явно спадает, но можно представить, что в самый разлив найти здесь свою погибель очень легко. Разговоров на эту тему в мои давние годы я не помню. Наверное, потому что родителям не было большой нужды мотаться в Магадан.

Поздно вечером приезжаем в Сокол. Ночевал в старой гостинице — пара двухэтажек 50-х годов. Завтракаю в кафе гостиницы. Борщ напоминает помои, пельмени мерзкие. Не ожидал. Да ерунда это всё, конечно. Огорчает другое — опять я не попадаю в Магадан, а так хотелось бы побывать там, особенно в музее.

В самолёте севший рядом молодой парень говорит, что какой-то, по сути незнакомый, мужик попросил его взять с собой три огромных рюкзака с красной рыбой и кому-то передать их по прилёте в Москву.

— Как он с вами рассчитался за такое серьёзное одолжение?

— Никак.

— И ничего не пообещал при передаче в Москве?

— Ничего…

В Шереметьево на выдаче багажа общими усилиями мы «разведём» появившегося приёмщика на «пятихатку».

А пока до последнего всматриваюсь из иллюминатора в уплывающие от меня колымские сопки. Неужели я больше не увижу свою родину…

Но нет. Через год приезжаем сюда с Юрой. И на этот раз Магадан от меня не уйдёт.

Он совсем не похож на тот мрачноватый и сумрачный город, что мы оставили в далёком 53-м. Где те транзитки на въезде и в порту, где та гостиница, где тот жалкий парк со скудным набором развлечений, тот непритязательный базарчик с видом на море, на деревянных рядках которого ничего не было, кроме рыбы по весьма умеренным ценам?

И мне, и Юре немного грустно оттого, что ничего памятного мы не находим, и всё же нам очень дорога эта незнакомая, созданная почти заново столица колымского края. И ещё приятно знать, что этот замечательный город возведён свободными колымчанами.

Бродим по берегу Охотского моря. Где-то здесь стоял барак Вачаевых, может, и сейчас ещё стоит…

На охотском бережке скромненько притулился очень значимый для нас постамент. Это памятник первостроителям Магадана. Но почему Магадана, а не всей Колымы? Хороший памятник, но мне представляется, он должен быть более величественным, потому как грандиозны были их дела в ту суровую эпоху.

Памятник Высоцкому. Популярен здесь московский бард. Заслужил! В одном из своих самых лучших шлягеров «популярно разъяснил невеждам», что Магадан нормальный и зовущий к себе город.

Здесь к месту был бы и памятник В. Шаламову, и первому поэту Колымы П. Нефёдову, со стихами которого нас мама знакомила ещё в сороковых…

Памятный кинотеатр «Горняк», где когда-то лихие магаданские мальчишки отобрали у меня последний бутугычагский сувенир — искусно сделанный заключёнными макет браунинга, когда я его за каким-то чёртом вытащил из кармана в фойе. Хотелось бы вновь посетить его, но на афише значится какая-то современная «лабуда», и потому, не откладывая, спешим в музеи.

Музеев, подобных магаданским, наверняка, больше нигде нет. В краеведческом самая обширная экспозиция посвящена колымскому аналогу ГУЛАГа — Северо-Восточным лагерям. Но я неплохо помню приметы «дальстроевских» лет, и для меня экспонаты музея на эту тему откровением не являются.

Глубоко тронули материалы по Великой Отечественной войне. Приятно знать, что среди воевавших магаданцев четыре Героя Советского Союза. О Скуридине, повторившем на новгородской земле подвиг Матросова, у меня когда-то даже была трогательная детская книжечка, а вот здесь с этим замечательным земляком удалось познакомиться поближе.

Оригинально организовано посещение Геологического музея: группа вас или ты один, всё равно надо заплатить целую тысячу. Но это стоит того!

Пробыли мы там долго, и всё это время работник музея рассказывал нам о природе и богатствах колымской земли, а мы, внимая ему, часто оглядывались на мамонтёнка, совсем недавно извлечённого из вечной мерзлоты колымской земли и вполне прилично сохранившегося. Ну, где ещё можно увидеть такое? В этот музей хотелось бы прийти ещё не раз и не два…

Заглянули на рынки. Рыбные развалы впечатляют, но на то и Дальний Восток. Увы, цены почти московские, правда, и товар качественный, совсем не то, что перемороженное рыбное гнильё на прилавках бескрайнего «материка».

В аквариуме плавают живые крабы, хватаем их пальцами за клешни, фотографируемся и быстро отдёргиваем: мало ли что! Краб в июле 2017-го стоит две тысячи целковых. Сколько же это на сталинские деньги? Кажется, где-то сто-двести рублей. Немало: сто рублей в те времена это не формально равная ей хрущёвская «красненькая», а очень уважаемая сумма. Школьный сторож Петрович за сто рублей продавал десяток яиц — дефицитный в то время на Колыме продукт, и это считалось дорого.

Не знаю, как Юре, а мне жаль, что жизнь прошла не в Магадане.

…В Усть-Омчуге нас встречает Алла и пристраивает в пустующей квартире своих знакомых

Погода стоит такая, что, кажется, вернулось благословленное колымское лето нашего детства. Нам приятно погулять по Усть-Омчугу, забраться на популярную здесь сопочку Чихара и полюбоваться окрестностями, посетить уже знакомый мне музей истории Теньки.

С поездкой на Бутугычаг снова непросто. Но доброй Аллочке удаётся всё организовать.

Мы, не торопясь, обходим развалины своей школы, потом идём к останкам «комбината». По мнению одного из моих новых знакомых по Усть-Омчугу, Александра Валеева, его здание было взорвано. Похоже, так оно и есть – видно, что это очень добротное здание из дикого камня разрушилось как-то по-другому, чем школа. Зачем это было нужно делать, непонятно. И всё равно ещё можно определить, где на втором этаже был кабинет старшего маркшейдера, Ивана Морозика.

Долго бродим вдоль главной сопки. Никаких строений, кроме развалин школы и комбината, на месте Нижнего Бутугычага не сохранилось, везде, где погуще, где пореже, растут молодые лиственницы. Изредка можно наткнуться на кучку кирпичной крошки, на дверцу от печки, на старый потемневший чайник. Но где стоял наш дом, определить уже невозможно…

У подножия «трапецеидальной» сопки переходим Террасный, он здесь уже совсем небольшой. Вода, несмотря на тёплую погоду, почти ледяная. Вскоре натыкаемся на медвежью ловушку. Впечатляющее сооружение. Её приволокли сюда, видимо, спустя многие годы после закрытия Бутугычага, когда здесь появились медведи, видно, что стоит она тут тоже очень давно. И как только сумели подтащить такую махину за сотни метров от дороги?
Ловушка сделана капитально: польстится косолапый на приманку, а назад уже не выбраться. Становится даже жаль попадавшихся в неё мохнатых бедолаг.

Я ещё в первый раз хотел забраться на какую-нибудь из основных сопок Бутугычага. Полезли на «трапецеидальную» и как когда-то снова в лоб. Возвышается она над долиной всего-то на 220 метров, как и главная, но склон здесь круче, а кусты стланника реже, приходится местами цепляться за колючки. Жарковато, отдыхаем в тени стлаников. Да, в далёком 53-м я забирался пошустрее.

С вершины открывается замечательный вид на бутугычагские дали — самое дорогое для меня место на земле, где когда-то осталось моё счастье. Солнечное марево заслоняет страну синих гор, очень жаль, и всё же хочется жить здесь и непременно возвращаться сюда после отлучек…

Под вечер посидели у костерка на берегу Блуждающего. Западные сопки вскоре накрыла тень, как в те далёкие вечера начала пятидесятых, и сердце наполнилось болью воспоминаний…

Прощай, моя далёкая родина. На этот раз навсегда.