Одно небо на двоих. Летчики Бухонины

Бортмеханик А.И. Бухонин проверяет моторы перед полетом. Август 1940 года.

Магаданские летчики отец и сын Бухонины провели в небе Северо-Востока в общей сложности 37 тысяч часов

Самолет идет на юг

Событие, произошедшее 27 декабря 1941 года, внесено в летопись авиаотряда Дальстроя отдельной строкой. В этот день самолет ПС-7 из бухты Нагаева отправился в Хабаровск с полутора тоннами золота на борту. Несмотря на то, что по техническим нормам самолет мог взять не более двухсот килограммов. Что поделать: война, страна остро нуждалась в драгоценном металле.

В пути летчикам пришлось совершить вынужденную посадку в Охотске: сорвало с заклепок фонарь, прикрывающий кабину пилота. На взлете после ремонта перегруженной машине не хватило короткой полосы. Самолет зацепил снежную целину, на которой сорвало одну лыжу и повредило вторую.

В конце трудного пути садиться пришлось на «брюхо», прямо в снег, в стороне от взлетно-посадочной полосы Комсомольска-на-Амуре, так как в Хабаровске снег на аэродроме выдуло ветрами. Покалеченный борт с драгоценным грузом встречали представители власти, техники, пожарные, медики. Обошлось…

На этот отчаянный рейс, вошедший в историю как «золотой», решились колымские авиаторы: летчик Александр Чернов, бортмеханик Александр Бухонин и совсем тогда юный бортрадист Владимир Болдырев.

Сейчас то, что они совершили, воспринимается как опасная авантюра. Тогда это была обычная мужская работа, при которой риск оправдан необходимостью, а физическое и моральное напряжение на грани возможного – скорее норма, чем исключение.

Подробно «золотой рейс» описан в очерке, изданном в книге-брошюре из серии «Наши маяки» под названием «Самолет идет на Север» (Магаданское книжное издательство, 1962 год). Авторы П. Горшунов и Б. Некрасов посвятили очерк первопроходцу и асу северных воздушных трасс, основателю династии колымских авиаторов Александру Бухонину.

Когда невеста — кузнец

Родился Александр Иванович в 1912 году, жил в Подмосковье. Окончил ФЗУ, пошел было работать на ткацкую фабрику в Пушкино, где трудилась и его мать, однако пронесся клич по молодой стране Советов: «Даешь пилотов! Все на самолеты!» — и Александр поступил в борисоглебскую летную школу.

Летать начал в 1929-м. Во время учебного полета разбился, получил травму, после чего перевелся в Троицкое летно-техническое училище, выучился на бортмеханика. В 1937 году поехал осваивать Север. 

Каким будет наш маршрут?

За сорок лет бортмеханик А.И. Бухонин налетает миллионы километров, перевезет тысячи тонн необходимых грузов и тысячи пассажиров, станет одним из самых известных и уважаемых колымских авиаторов.

Сначала он обосновался в Сеймчане, затем перебрался в Магадан. Рассказывает сын Александра Ивановича – Владимир Александрович Бухонин:

— В 1939-м к отцу в Сеймчан приехала мама, Мария Петровна. Она у меня высокая была, статная, красивая. И характер… ух! Настоящая донская казачка. Ее отец, мой дед, перед революцией служил в царской сотне, охранял Николая II.

Познакомились родители, когда отец еще в борисоглебской школе учился. Мама тогда работала кузнецом в станице Урюпинской. Он к ней на танцы прилетал. Местные казаки, понятное дело, чужака бить пытались. А мама их предупреждала: «Если Сашу кто пальцем тронет, завтра ни одна лошадь не будет подкована!». Ее побаивались, слушали…

Занятно: сейчас в Урюпинске на месте, где стоял мамин дом, размещается школа ДОСААФ.

Быть благодарным

— Рассказать о том, как людям в то время жилось на Колыме? – блеснули глаза Владимира Бухонина. — В Сеймчане маме по хозяйству помогал Федя, заключенный из близлежащего лагеря. Тогда так принято было. Но только из числа уголовников, «политических» в домработники не брали. И у моих старших сестер была няня (вернее, нянь, мужчина) из «зэка», и у меня. Мою звали Клава.

Отец и сын Бухонины.

Мама, когда в Москву перебралась, забрала ее с собой, поселила по соседству. До конца своих дней они были вместе, поддерживали друг друга. Я когда приезжал в столицу, тетя Клава обязательно угощала меня пирожками с ливером. Теми самыми, из детства.

— Чему же учили детей няни из числа уголовников?

— Правильным вещам: отвечать за свои слова и поступки, не оскорблять, уметь быть благодарными. Жизни учили, и эти уроки мне во многом помогли и помогают до сих пор.

Так вот, домработник Федя. Он как-то попросил у мамы разрешения не выбрасывать картофельные очистки, капустные листья, косточки, обрезки мяса, чтобы из них варить для лагерников. Она разрешила, и даже закрывала глаза на то, что порой Федя срезал кожуру с картошки и жилки с мяса чуть толще, чем нужно.

Собралась мама как-то в лес по ягоду, предупредила Федю. Тот кивнул, уточнил только, куда именно она пойдет. В лесу мама неожиданно наткнулась на полное ведро с ягодой. По сторонам глянула – нет никого. Обогнула его аккуратно стороной – мало ли, где хозяин. Не прошла и сотни шагов, глядь – опять перед ней то же самое ведро.

Тогда поняла, что ягода ей предназначена. Принесла домой, Федю позвала подивиться такой находке, а он ей: «Ты, хозяйка, главное, предупреждай меня, когда в лес пойдешь, и что собирать хочешь. И иди себе с богом, ничего не бойся. Вокруг тебя будут люди, охранять и помогать в сборах. А видеть их тебе не обязательно».

И объяснил, почему: «Они никак иначе не могут тебя отблагодарить за помощь. Поэтому все, что в лесу нашла, — это твое».

— Как же сидельцев из лагеря отпускали?

— Отпускал десятник (капо), под залог своей жизни, в буквальном смысле. Если кто-то не вернется, десятника расстреляют как при попытке к бегству, и больше никого из лагеря не отпустят. Беглеца, конечно, потом найдут свои же, и не завидна его судьба.

Спустя несколько лет Федя спас жизни маме и трем сестренкам, хотя на тот момент уже не был домработником и никак не зависел от моих родителей. Его вообще на Колыме не было. Отбыв положенный срок, Федя вернулся во Владивосток. Он же знатным шеф-поваром был, просто попался на растрате.

Случилось это в 1941-м. Мама с годовалыми сестрами-близняшками уехала рожать в Москву. Третья девочка появилась на свет благополучно, но началась война, и Колыму закрыли для въезда практически для всех. Никак она не могла назад вернуться, как ни пыталась.

Решила тогда к Сталину на прием попасть. Надела лучший казачий наряд, кулек с младшей – на руки, близняшкам велела за юбку держаться – и на Красную площадь. В Кремль ее, конечно, не пустили. Выслушали и отправили поездом до Владивостока.

Пока добиралась, наступила зима, навигация в Охотском море прекратилась. В приморском городе никого знакомых. Ситуация отчаянная. И настал момент, когда она решилась утопить детей в море, а сама повеситься от безысходности.

Сидит на берегу, плачет. Вдруг кто-то окликает: «Хозяйка, не признала, что ли?». Федя! Он пристроил ее кормилицей за кров и харчи к большому военачальнику: у того в семье удачно родился ребенок, а у его матери пропало молоко. Так и продержались мама с девочками до пароходов в Магадан.

Той зимой отец пропал без вести на Чукотке.

Колбасу не предлагать!

История пропавшего без вести в чукотских снегах экипажа достойна отдельного описания. Как дополнительный штрих к эпохе героического освоения Северо-Востока. Как еще одна деталь к собирательному портрету совершенно отдельной расы советских сверхчеловеков — полярных летчиков. И как лишний пункт в правилах по соблюдению безопасности полетов.

Да-да, катастрофы не случилось бы, если бы лихие авиаторы не слили на ТБ-3 противообледенительную жидкость, которая представляла собой чистый спирт. Спирт, разумеется, употребили по прямому назначению (ликер «Шасси», помните?), после чего экипаж ТБ-3, в составе которого был Александр Бухонин, получил задание по перевозке трех тонн свинины из одного чукотского поселения в другой.

По пути попали в страшное обледенение. Сначала встал один двигатель, следом другой. Почти неуправляемая машина совершила жесткую посадку у подножия безымянного отрога бассейна реки Анадырь, довольно далеко от села Марково.

— Самолет искали, но недолго – время военное, к тому же летчики из-за погодных условий отклонились от заявленного ранее курса, — говорит Владимир Бухонин. – У них были спички, много керосина и три тонны мяса и сала. Умереть, как утверждал потом отец, в таких условиях – это надо было постараться.

Сориентировались на местности, выработали план: продержаться до весны, а когда тронется Анадырь, сплавиться по нему до Марково. Три месяца жили в самодельной палатке. Питались жирной свининой, без соли и хлеба. После этого папа до самой смерти с отвращением смотрел на сало и не ел колбасу. Совсем.

В рейс. Справа — А.И. Бухонин.

Но, что характерно: его любовь к Чукотке после того случая меньше не стала. Последние годы особенно любил работать в тех краях на Ил-14 на ледовой разведке. И в отпуск часто на Чукотку летал. Образ жизни! Без охоты себя не представлял. И мне эта страсть по наследству передалась.

Конец у истории вполне счастливый. План сработал: когда река вскрылась, летчики сумели на плоту сплавиться до села. А самолет их нашли уже в наши дни, ребята из Лесоохраны, случайно – уж больно хитро он спрятан в отроге. Это действительно тот самый самолет: удалось определить номер борта по свече зажигания.

Личный культ

Приглашение на юбилей А.И. Бухонина.

«Около четверти века Александр Иванович работает здесь. И нет, пожалуй, на Колыме и Чукотке посадочной площадки или аэродрома, куда бы не приземлялся самолет с бортмехаником Бухониным. В общей сложности за время работы в авиации Александр Иванович провел в воздухе два года, налетав 3 миллиона 500 тысяч километров», — писала «Магаданская правда» в марте 1962 года. Статья журналиста И. Степанова была подготовлена к 50-летнему юбилею авиатора.

«На крыле» А.И. Бухонин оставался до 1970 года. Освоил 23 типа самолетов, в том числе Р-5, ПС-7, МБР-1, ТБ-3, Ли-2, Ил-12, Ил-14 и другие. «Два года в воздухе» — это не фигура речи: в общей сложности бортмеханик пробыл в небе около 23 тысяч часов. Сегодня такой летный стаж кажется фантастикой.

В военные годы в перегоне американских самолетов по АлСибу А.И. Бухонин не участвовал. У бойцов авиотряда Дальстроя были другие задачи, однако в их число входило и обеспечение беспрепятственного пролета по знаменитой воздушной трассе. При необходимости искали отставших во время перегона, разыскивали пропавшие без вести экипажи боевых машин.

Бухонин Александр Иванович.  Конец 1950-х годов.

Не могла не спросить Владимира Бухонина о том, коснулась ли отца и его окружения костлявая рука репрессий. Все же он был на Колыме в самый разгул «шторма», застал смену руководства Дальстроя.

— Ни о чем подобном не слышал, — ответил Владимир Александрович. – Мама, наоборот, говорила, что среди рядового летно-технического состава не было никаких доносов, никто никого не «подсиживал».

Сейчас любят судачить о том, что за анекдоты в те годы сажали. Если б вы знали, сколько анекдотов, в том числе и политических, по словам родителей, было рассказано у нас на кухне в кругу гостей! И ничего.

Впрочем, родители, особенно мама, относились к Сталину с искренним почитанием. В нашей квартире портрет вождя висел в красном углу. В резной золоченой раме. А вообще это его фотография была, вырезанная из журнала «Огонек». Фото с Ялтинской конференции, Сталин на ней был в форме генералиссимуса.

На празднике. Магадан.

Мама категорически запрещала домочадцам снимать его даже после XX съезда КПСС, на котором был осужден культ личности. Но я его нечаянно спалил. Мальцом был, еще в школу не ходил. Оставшись один дома, развлекался тем, что мастерил бумажные самолетики, поджигал их и запускал в форточку.

В азарте игры коснулся горящим самолетиком тюли. Она вспыхнула, как порох. И пошло гулять пламя! Загорелся на стене ковер, радиоприемник, ну, и портрет. Я даром что малой, сообразил, что делать: одновременно набирал воду в тазы и ведра на кухне и в ванной, таскал в комнату, заливал окно, угол комнаты.

К тому моменту, как домой пришла мама, пожар был потушен, а я мысленно готовился к скорой и справедливой каре.

Первым делом мама заметила отсутствие портрета. «Кто Иосифа Виссарионовича снял?» — грозно сдвинула она брови. Потом они медленно поползли вверх: «А кому ковер на стене помешал?.. А тюль-то, тюль куда дели?»

Наконец, до нее дошло, что тут случилось, и что вообще-то я мог сгореть. И когда ее охватил запоздалый ужас от того, что чуть не лишилась сына, я выдохнул: все, гроза миновала. За портрет ругать не будут.

«Если раны – небольшой»

О своем детстве, о Магадане 1940-1950-х и его обитателях Владимир Бухонин рассказал много интересного. Жила семья летчика на улице Ленина, на верхнем этаже дома, в котором до недавнего времени размещался книжный магазин «Знание» (сейчас там продают обувь).

Мария Бухонина на прогулке. Магадан, проспект Ленина.

Входная дверь в квартиру закрывалась на тяжелый засов в десять вечера, и до утра никто не мог ни войти в дом, ни выйти. Правило исполнялось железно, без исключений, даже для самого хозяина. Гарантией его исполнения служил висевший над дверным косяком карабин, с которым Мария Петровна обращалась едва ли не лучше, чем заядлый охотник-муж.

— Время было такое, — объясняет В.А. Бухонин, — особенно поначалу, когда родители только в Магадан перебрались. Они тогда в Нагаево жили, в маленьком домике. В городе хватало темных личностей без жилья и определенного рода занятий. Встречались и беглые лагерники.

Однажды маму окликнул на улице знакомый сиделец. Сказал, что освободился, скоро уходит на материк на пароходе «Джурма». Попросился переночевать. Мама разрешила, но предупредила, что прийти в наш дом он может только до десяти вечера.

Человек опоздал. Долго уговаривал открыть ему дверь, ныл, что на улице его заметут патрули и прочее. Но мама, женщина с железным характером, была непреклонна.

А утром у порога она обнаружила рассыпанную горсть мелких, как порошок, опилок, которую сиделец, по всей вероятности, намеревался бросить ей в глаза; ослепив, убить и ограбить квартиру. Предположение подтвердилось скорым известием, что этот человек числится в побеге.

Но больше, конечно, было безобидных, тех, кто не помышлял о разбое и душегубстве, кто освободился, но пока никуда не пристроился и не уехал. Мама их всех звала «шуриками», а «шурики» знали: если заночевать с «фунфыриком» в нашем подъезде или на чердаке и вести себя прилично, утром мама обязательно вынесет им трехлитровую банку воды, чтобы те смогли унять похмельный пожар.

Я маленький «шуриков» боялся. Бывало, не мог себя заставить перешагнуть через тело, спящее поперек лестницы в подъезде. И тогда, чтобы не подать виду, что струхнул, дрожащим голосом затягивал любимую песню, не очень понимая ее смысла, потому что коверкал слова: «Если смерти, то – гновенный, если сраный – небольшой».

Теперь-то я понимаю, почему соседи, заслышав мой отчаянный вокал, выходили в подъезд на подмогу с хохотом, — улыбается В.А. Бухонин.

Правда, смешно.

Вальс с Шандором Шимичем

В домашнем архиве Владимира Бухонина хранится масса любопытнейших документов. Например, папка приказов по авиаотряду ГУСДС НКВД СССР за 1942 год.

Увольнение пилотов и авиатехников в связи с их добровольным поступлением в ряды РККА. Строгий выговор летчику за самовольный взлет, невзирая на погодные условия. Распоряжение командира высчитать стоимость ремонта поврежденных при посадке крыльев самолета из зарплаты проштрафившегося летчика… Упоминается там и бортмеханик Бухонин – например, в большом списке, в связи с объявлением благодарности.

Желтые прошитые страницы заполнены убористым почерком с вензелечками, фиолетовыми чернилами. Только несколько страниц машинописного текста. Подпись командира авиаотряда капитана Шандора Шимича размашистая, косая, словно идущая на взлет.

— Мама рассказывала, на праздниках, проводимых в авиаотряде, она соглашалась танцевать только с командиром. Потому что отец страшно ревновал ее ко всем, а Шимич был, во-первых, крепкий мужик, а во-вторых, начальник, — заметил В.А. Бухонин.

Магадан. Аэропорт на 13-м км.

По приезду на Колыму Мария Петровна отставила кузнечный молоток. Работала на 73-м авиаремонтном заводе (тогда еще просто АРМ), после перешла экономистом во второй объединенный авиаотряд, базировавшийся на 13-м км.

Экономического образования, естественно, не было, она оканчивала ростовский техникум по кузнечно-прессовой специальности. Однако упорства и силы воли хватило на то, чтобы до многого дойти свои умом. Потом ее отправили на учебу в ордена Ленина академию гражданской авиации. Вернулась в авиаотряд уже старшим экономистом.

Позже Мария Бухонина много лет проработала начальником отдела в областном Управлении гражданской авиации.

— Папа старался не ходить с ней в парадной форме. Мужское самолюбие задевало, что у него два шеврона, а у мамы – четыре! Успокоился, когда шевроны стали отличаться цветом: у наземной службы белые, у летного состава – золотые.

Супруги Бухонины в отпуске.

Удивительные у них были отношения, — задумчиво разглядывает Владимир Бухонин черно-белые фотографии из семейного альбома. — Взрывоопасные и страстные, на грани, на лезвии, в постоянном соперничестве и переживании друг за друга. Любовь!..

Пост сдал, пост принял

Владимир Бухонин.

Судьба единственного сына Марии и Александра Бухониных, летчика первого класса, ныне — инспектора инспекции безопасности полетов филиала «Магаданский» АО «НПК ПАНХ» Владимира оказалась не менее бурной, насыщенной и опасностями, и крутыми поворотами, и удивительными встречами.

— Пошел по стопам отца, хотя и не думал, что так получится, — говорит он. — Летчиком быть не хотел, потому что знал, почем этот кусок хлеба. Вечно папы дома не было, все по командировкам да по рейсам.

Хотел жизнь со спортом связать, поступать в ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта. На момент окончания школы имел первый разряд по боксу, звание чемпиона области среди молодежи.

Однако влезли по молодости с другом Толей Петлюком, будущим начальником летной службы, в одну компанию. Из подобных по своей воле не уходят. Но все-таки выбрались. Толя спортом не увлекался, он собирался в летное училище, а я после всего, пережитого вместе, решил пойти с ним.

Но я ничуть не жалею, что так вышло! Сорок четыре года за штурвалом. Больше, чем отец! Все время стремился папу догнать и перегнать. По налету часов это, конечно, было невозможно: у меня 14 тысяч, а у него – 23! Зато пролетал больше лет: папа 41 год, я 44. И только в малой авиации: Ан-2, Ан-3.

Сознательно не переучивался на большие машины. Мое мнение: те, кто летает там, — показывает пальцем в потолок, — отношения к авиации не имеют. Операторы электронно-вычислительных машин. Абсолютно другая психология. Если электроника отказала – все, ступор. А в малой авиации все зависит только от тебя.

Полёт.

Малая авиация – это образ моей жизни. Без охоты мне никак нельзя! И где бы я еще увидел, как кит пасется на мелководье, поедая нерестящуюся на ламинарию селедку? Или, например, при каких бы других обстоятельствах научился принимать роды? Был такой незабываемый случай…

Владимир Бухонин окончил кременчугское летное училище в 1972 году. С этого времени по сей день жизнь его накрепко связана с аэропортом на 13-м км: до 1990-х годов – во втором Магаданском объединенном авиаотряде (там же, где работал и его отец), затем в Авиалесоохране, где занимал должности командира самолета, заместителя и командира эскадрильи, в магаданской авиакомпании «Поляр-Авиа» (заместитель командира авиаподразделения), в настоящее время – в филиале краснодарского предприятия «НПК ПАНХ».

Эвенск, конец 1970-х годов ХХ-го века.

Довелось летать на Дальнем Востоке, в Сибири, США, Гватемале, но главным небом все равно осталось наше, северное.

— Бесспорно, отцу и его товарищам было не в пример тяжелее летать, чем нам сейчас. Тогда ни приводов не было, ни дальней связи. С каждым новым поколением быть авиатором все легче.

Такой пример. В 1942 году, когда началось авиасообщение Магадана с Ямском, полетный минимум был следующим: облачность – 1400 м, видимость – 10000 м. Для сравнения: сейчас полет по тому же маршруту возможен при облачности 450 м и видимости 2000 м.

Разумеется, они летали и при куда худших условиях, и отнюдь не считали это геройством. Честно, для меня это круче, чем полет в космос, — признается Владимир Александрович.

Полет нормальный!

От отца ему в наследство достались профессия и страсть к охоте, от матери – казачьи корни и умение обращаться с оружием (мастер спорта по стрельбе из пистолета). В.А. Бухонин – казачий офицер, подъесаул, старейшина областной казачьей организации. На этом поприще ведет активную общественную деятельность, участвует в патриотическом воспитании подрастающего поколения колымчан.

Воспитал двух сыновей и дочь, подрастают внуки и правнук. Сын Иван по окончании факультета иностранного языка СВГУ отучился на спецкурсах Санкт-Петербургского государственного университета гражданской авиации и работает диспетчером в филиале «Аэронавигация Северо-Востока». А значит, династия авиаторов Бухониных продолжается.

Автор статьи: Саша Осенева.

Автор статьи выражает свою глубокую признательность и благодарность за помощь Навасардову Александру Сергеевичу, научному сотруднику, кандидату исторических наук.