«Кто прикасается к смоле, тот очернится…»
СИРАХ. 13. 1.
Эх, Колыма, Колыма! Конечно, она оказалась во многом совсем не такая, какой представлялась по книжкам да по рассказам северян, того же моего тестя, Анатолия Александровича Шорникова. Например, здесь, куда мы долетели наконец-то, в центральных районах Колымы, не оказалось ни собачьих упряжек с нартами, ни пушных факторий…
И всё же, первые три года жизни на Колыме, в маленьком горняцком поселке у подножия восточного склона хребта Ненгеджек на севере Магаданской области, на границе с Якутией, показались мне такими необычайно спокойными, светлыми, радостными, что я до сих пор не могу вспоминать об эсчанском нашем бытии без ностальгии и какого-то щекотания в горле…
…Из Сусуманского аэропорта до Ягодного мы добрались на какой-то «левой» «Волге» за 180 рублей. По тем временам это очень дорого (автобусный билет Ягодное – Магадан стоил 10 рублей), но деваться было некуда, никакого рейсового автобуса нет.
В Ягодном – удача. Нас берет в Штурмовой (это поселок, центральный стан золотого прииска, где живут и работают тесть и теща) автобус, встречавший детей, приехавших из пионерского лагеря. Ранним утром мы наконец-то добираемся до дома…
Дом — это однокомнатная квартира в обыкновенном двухэтажном доме колымской архитектуры и типа постройки. Он деревянный, из бруса, стены покрыты толстым слоем штукатурки. Из удобств только водопровод с холодной водой, туалет. Горячей воды и ванной нет. Для того чтобы была горячая вода для стирки и мытья посуды, все врезают в батарею отопления обыкновенный водоразборный кран. Начальство об этом знает, но смотрит сквозь пальцы. Изредка жилищно-коммунальная комиссия проводит рейды по «отысканию» «неправильных» кранов, на нарушителей составляют акты и заставляют краны снимать. Через некоторое время все краны опять стоят на месте. Так начальство держит народ постоянно в напряжении, с чувством вины. Как-то узаконить эти краны, брать за них плату (за горячую воду) – никто не хочет…
Но даже и такие блага цивилизации, то есть холодная вода и туалет в квартире, есть не в каждом доме. В половине колымских квартир в Штурмовом нет и туалетов. В кварталах таких домов среди сараев обязательно есть скворешники общих туалетов. Они бывают обычные дощатые, а бывают и теплые, со стенами из керамзитоблоков и подведенным центральным отоплением. По утрам к туалетам бредут мужчины с ведрами – выливать то, что набралось в квартирах за вечер и ночь…
…Наташина мама, Раиса Михайловна Шорникова (ныне уже давно покойная), по профессии была педагогом, преподавала обычно химию, но большей частью занималась административной работой, служила завучем. А муж её, Анатолий Александрович, отец Наташи и еще двух её сестер, был дипломированным горняком, и до Колымы успел проработать и на угольных шахтах Донбасса, и на острове Шпицберген. Соответственно биографии был у него и характер. Специалистом он, как говорили, был отменным, поэтому начальство его ценило, несмотря на характер и присущую многим колымчанам тягу к общению «по колымскому закону» (когда за общим столом каждый наливает себе сам, сколько хочет)… Проработав на «северах» до 60 лет, то есть большую часть своей жизни, Анатолий Александрович уехал в Красный Луч, купил там себе «запорожец» (на большее, видно, не хватило заработанных денег), но поездить на нем так и не поездил почти – вскоре отдал Богу душу… Через год, в 91-м, на «запоре» в отпуске покатались мы с женой и дочерьми, а потом машину Раиса Михайловна продала – она ей была ни к чему, и мне тоже это было незачем…
Место под колымским солнцем я начал искать сразу же, на второй день после приезда. Но где его было искать?
Когда я приехал в Ягодное (от Штурмового полтора часа пути на автобусе через три довольно высоких перевала), то сначала посмотрел местные магазины, а потом отправился в торговую контору УРСа – Управления рабочего снабжения. Тут надо сказать, что Колыма, Магаданская область, даже и через четверть века после развенчания культа личности Сталина еще во многом сохраняла родовые признаки Дальстроя, одного из островов описанного А.И. Солженицыным «Архипелага ГУЛАГа». Здесь все подчинялось одному делу – добыче золота. Поэтому и командовали всем командиры золотодобывающей промышленности: в трассовских и отдаленных поселках – директора приисков и начальники карьеров и участков, в райцентрах – директора горно-обогатительных комбинатов, в Магадане – генеральный директор производственного объединения «Северовостокзолото». Правда, они уже, в свою очередь, по партийной линии подчинялись соответствующим партийным комитетам, но всё же не так, как на «материке», потому что были начальниками «градообразующих» предприятий, чувствовали свою силу и важность… И особняком стояли «органы». Добыча золота в СССР была делом особой важности, во многом – секретным, поэтому на каждом прииске был заместитель директора по сохранности золота, он же – сотрудник «органов».
Ну так вот, пошел я сначала в торгконтору УРСа «Северовостокзолота». Здание конторы длинное, приземистое, одноэтажное, видно, еще при «отце народов» строилось. Иду по коридору в приемную начальника, по пути в открытые двери кабинетов заглядываю. Открытые по случаю августовской жары, которая совсем не редкость, как оказалось, в центральных районах Колымы. Заглядываю я в кабинеты, а там – народу! – чуть ли не друг на друге дамочки сидят, глазками, подведенными импортной тушью, посверкивают, ноготочками, накрашенными французским лаком с блестками, поблескивают… Понял я, что вряд ли что тут мне, как говорится, обломится…
Так и оказалось – в Ягодном свободных мест ни в магазинах, ни, тем более, в торгконторе, не было. Ладно бы, как мне сказали, был я один, может, что и подыскали бы, а то ведь с женой да с ребенком, значит, и жене работа нужна, и дитю – садик. А главное – жильё! Его-то в те годы днём с огнем на Колыме было не сыскать.
Предложили мне на выбор взять какой-нибудь из двух магазинов. Один – в поселке имени Калинина, это больше ста километров от райцентра, второй – еще на пятьдесят км дальше, в тайгу. Там, говорят, и работа жене, и садик дочке, все найдется…
Не сразу я принял предложение по магазинам. Вернулся на Штурмовой, все рассказал жене и её родителям. Спрашиваю совета – как быть. Не помню уж, что мне советовали, помню только, что еще примерно с неделю ездил я по разным поселкам, искал себе и Наташам своим что-то подходящее. А его, этого подходящего, всё не находилось. В конце концов, отправились мы с женой в поселок имени Калинина, смотреть, что же там за магазин, да почему в нем завмага нет…
Вот там, на Калинина, еще кусочек Колымы мне приоткрылся. Народу там совсем ничего жило, полторы-две сотни человек. А торговля ж это товарооборот! Какой там оборот может быть при таком количестве покупателей? С каких таких оборотов тогда доход будет, с чего жить продавцу и завмагу? Понял я, что и тут надо крепко «вертеться», чтобы заработать копейку, а иначе – сиди на обычной зарплате продавца с северным коэффициентом. Оно мне это надо было?! Не затем я на Север ехал, чтобы снова влезать в торгашескую грязь…
А вдобавок к этому, условия жизни на Калинина были уж совсем нехороши, на свежий наш «материковский» взгляд: водопровода там не было, и воду люди держали возле домов (бараков!) в железных ржавых бочках…
Пришлось нам с Калинина уехать, хотя мы, ради экономии времени, успели в этом поселке уже и прописаться, пока в конторе прииска «Бурхала» были, к которому относился поселок имени Калинина…
Вернулись мы в Штурмовой и сели в очередной раз совещаться. В принципе, раздумывать уже было нечего. Деньги наши были все проедены-прокатаны, уже как бы и ужинали мы за счет тещи с тестем. Надо было браться за любую работу на прииске.
В конторе прииска (туда предварительно сходила для зондажа к своим хорошим знакомым Раиса Михайловна) нам предложили ехать на один из самых отдаленных участков – «Эсчан», почти за 60 километров в тайгу. Там мне нашли место электрослесаря по ремонту горного оборудования (пригодились мои «корочки» энергомонтажника), жене – воспитателя в детском саду. И, главное, там нам давали жильё – комнату в семейном общежитии…
…Итак, через месяц поисков места под колымским солнцем, мы попали в Эсчан. Добирались до него во второй декаде сентября, когда колымское «бабье лето» уже закончилось, и было довольно холодно. Ехали со всеми нашими вещами на грузовой машине, «хозяйке» с участка. Наташа с маленькой Наташей в кабине с шофером, я в открытом кузове на каких-то навалом сложенных железках и наших баулах, которые от тряски расползлись по всему кузову, скользя по намасленным железякам. Я сначала пытался удерживать вещи в куче, а потом махнул на всё рукой. Прилег на какой-то из баулов, опершись спиной о жесткий борт «хозяйки», и смотрел в быстро темнеющее небо, заволоченное тяжелыми свинцовыми снеговыми тучами. И когда мы были примерно на полпути от Эсчана, с неба повалил снег…
Эсчан – это был такой маленький горняцкий поселок (сейчас его уже давно нет), участок № 3 прииска «Штурмовой» Ягоднинского ГОКа. В начале 80-х годов, когда мы туда приехали жить, на Эсчане («в Эсчане» как-то не выговаривается. Вообще, колымчане предпочитают чаще говорить «на», чем «в», не особо озираясь на правила: на Эсчане, на Бурхале, на Калинина и на Совнархозном, а еще – на Горьком, то есть в поселке имени Максима Горького) проживало где-то 170-190 человек. В поселке были клуб, амбулатория, детский сад и начальная трехклассная школа. Еще были столовая и пекарня, баня и коровник.
Был, конечно, и магазин. Немного о колымских поселковых магазинах той поры. Они отличались от «материковских», прежде всего, ассортиментом товаром. Здесь многое лежало вповалку у всех на виду на прилавках такого, что в центральных районах страны (ЦРС, как писали в колымских документах, заявлениях и анкетах) было в числе «дефицитов». Например, свободно стояла красная икра в 50-килограммовых фанерных бочонках. Стоила 17 рублей 40 копеек за кг, поэтому расходилась не очень бойко, но всё же многие люди (шахтерские семьи) брали её довольно часто, и икра не пропадала. Зато дефицитом были овощи, картошка (обычно стояла сухая или в хлопьях, бывало и пюре в пачках). Много было красной рыбы, но не деликатесной, а обычной соленой, а во время путины завозили и свежую. Почти в каждой колымской семье была своя мини-коптильня, сделанная из двухсотлитровой металлической бочки, приспособленная или под горелку из паяльной лампы, или под мощный воздушный ТЭН (электронагреватель), с помощью которых жгли пахучие древесные опилки из березы или ольхи с разными добавками. В этих бочках коптили огромную кету или кижучей, ну и горбушу, естественно…
Женская парфюмерия и косметика тоже не была в числе особых «дефицитов», зато очень сложно было купить детские вещи, да и вообще, что-нибудь модное из одежды. Поэтому в ходу был такой способ – «сдавать ягоду на дефициты». В столовых приисков и участков организовывали прием от населения так называемых «дикоросов», то есть грибов и ягод. Обычно люди сдавали бруснику. Её и собирали всегда много, и она при транспортировке не давилась, хорошо держала форму. За ягоду платили, естественно, деньги, а вдобавок давали справку, на какую сумму была сдана ягода. Потом, в другом магазине, как правило, в пушном, в райцентре, в котором создавали специальный запас пользующихся повышенным спросом товаров, по этим справкам, в определенной пропорции к суммам, в них указанным, продавались сдатчикам «дефициты».
…Золото на участке № 3 добывали подземным способом, то есть зимой били шахту, выдавая «на-гора» золотоносные пески, летом же эти пески промывали.
Жизнь Эсчана, как и любого другого горняцкого поселка, была сосредоточена вокруг золота. Зимой центром внимания была шахта, летом – промывочный прибор. Разговоры эсчанцы в основном вели или о работе, или об отпуске. Досуг, особенно зимой, проводили просто. Мужики собирались в клубе и играли в бильярд на деньги (особенно популярной была игра «карамболь»), при этом, конечно, пили водку. Женщины собирались по квартирам, тоже выпивали, угощались колымскими разносолами и перемывали односельчанам косточки. Поводов к этому было предостаточно, особенно любили обсуждать чужие амурные похождения, случавшиеся время от времени разводы, обмены мужьями и женами.
И все же, жили эсчанцы дружно. Все друг друга хорошо знали, многие были родственниками, близкими друзьями. Многих уважали за хороший характер, добросовестный труд, отзывчивость и готовность в любое время прийти на помощь.
Например, большим уважением пользовалась семья Сыроватских. Глава семьи работал водителем автомобиля, который на колымском жаргоне называют «хозяйкой», а его супруга была заведующая пекарней. Какой хлеб она выпекала, чудо! Эсчанский хлеб в те годы славился на весь район. Жители поселка возили его в подарок друзьям и знакомым, когда выбирались в Ягодное или на центральный стан прииска.
Вот они-то, Сыроватские, и были теми людьми, которые приняли и обогрели нас в Эсчане, приготовив для нас нашу комнату в общежитии. Оказалось, что Сыроватские наши земляки, с Донбасса, даже с Красного Луча. А на Колыме земляк – это все равно, что родич…
Очень популярными среди колымчан-штурмовчан были также сметана и молоко, полученные от зсчанских буренок. Интересная деталь – летом коров выпускали на свободный выпас и они до поздней осени ходили по поселку и тайге, выискивая места с буйными зарослями иван-чая, клевера и всякого иного разнотравья, иногда забредая за 5 — 10 километров от поселка. Молоко у коров в результате такого сочетания моциона и рациона получалось жирным, пахучим и очень вкусным. А эсчанцам была еще дополнительная польза – коровы оставляли на улицах поселка свои «лепешки», которые шли на удобрение в теплицы.
Как работали горняки Эсчана? Зимой шахтеры, как тогда было положено по закону, работали по шесть часов в смену, остальные трудящиеся – по 7 — 8 часов. Летом все старались получить так называемую «переработку» — возможность работать по 9 — 12 часов, чтобы, во-первых, заработок был больше, а во-вторых, чтобы по осени получить за сверхнормативные часы отгулы. Многим удавалось за сезон скопить до 25 — 30 дней отгулов. Это был как бы дополнительный отпуск, что позволяло горнякам хорошо отдохнуть или в санатории (например, на курорте «Талая», в Магаданской области, или в Приморье), или в тайге на рыбалке и охоте.
Да, о золоте. Золота большинство простых горняков боялось. Мне вспоминается один случай. Как-то летом, в первый свой сезон, работая около промприбора (а я трудился, как уже упоминал, электрослесарем), устраняя какую-то неисправность в электрооборудовании, я обратил внимание на что-то, заблестевшее под солнцем после того, как рядом прошел бульдозер с опущенным отвалом. Я подошел к блестевшему предмету и увидел, что это расколовшийся валун, на изломе которого совершенно явно были видны среди кристаллов породы прожилки металла желтого цвета. Я поднял камень и стал с интересом его разглядывать. Ко мне подошел напарник, старожил Эсчана, дядя Саша Ковалев, взял из моих рук этот камень и забросил в бункер промприбора. «Если хочешь жить спокойно – никогда не подымай золото, — сказал он. Потом с усмешкой продолжил, — Мы тут по нему ходим, и на него «ходим», и «по-большому», и «по-маленькому». Но брать – не берем».
Как потом оказалось, кое-кто из колымчан (не на Эсчане, а в других поселках) золотишко все-таки брал, но это, как говорится, совсем другая история.
Чем еще, кроме работы и форм досуга, о которых сказано выше, была заполнена жизнь эсчанцев? Очень многим.
Почти все семейные пары держали теплицы. Помимо чисто практической пользы (получение витаминной продукции), теплицы в очень большой степени утишали тоску по югу, служили прекрасной отдушиной в однообразии жизни (работа на полигоне – еда – сон — снова работа). В теплицах собирались компаниями, вспоминали «материк», угощали друг друга какими-нибудь особенными плодами земли. В своей теплице я, например, вырастил однажды узбекские дыни, самая крупная из них была весом 4 килограмма 200 граммов.
Поздней осенью и зимой, когда почти никто уже не ходил на рыбалку и охоту, мы устраивали в клубе нечто вроде тематических дискотек. Тогда это все было в новинку, даже сами слова «диск-жокей» и «дискотека» звучали непривычно для уха советских граждан.
Конечно, в клубе никакого оборудования для проведения дискотек не было. Мы приносили свои бобинные пленочные магнитофоны и усилители, сами из подручных материалов монтировали светомузыку, сами писали сценарии и подбирали подходящие записи и тексты. Помню, на первой дискотеке (а мы устроили ее наподобие популярного тогда телевизионного «Голубого огонька»), один из сидевших за столиком шахтеров, хорошо уже «разогревшийся», подошел к сцене, где сидели мы, «диск-жокеи», бросил к нам на стол фиолетовую «четвертную» (25 советских рублей) и, пересиливая рев динамиков, прокричал: «Ставь «Нэсэ Галя воду!». Решил, видимо, мужичок, что находится на «материке» и сидит «в кабаке»…
Да, было весело. Делали мы ту «дискотеку», да и несколько последующих, вместе с моим товарищем Толиком Монастырским. Где он теперь – не знаю. Разбросала судьба эсчанцев после закрытия поселка в разные стороны, пойди теперь сыщи…
Эсчан закрывали постепенно, начиная, по-моему, с 1984 года. Я с семьей как раз съездил в первый «северный» отпуск. После возвращения из отпуска (я как раз окончил торговый институт, ДИСТ, и в отпуске получил свой институтский «красный» диплом) я из Эсчана перебрался в другой колымский поселок, не горняцкий, а совхоза «Красный богатырь», чтобы работать по полученной в институте специальности (мне в торговой конторе УРСа предложили должность начальника торгового куста, в который входило несколько магазинов и столовая). Решил я тогда сделать еще одну, последнюю попытку, теперь уже с институтским дипломом (попытка эта продлилась ровно пять месяцев). Через месяц перевез из Эсчана семью. Сам этот переезд навеял печаль. Дело было, кажется, в декабре, все вокруг было уже в снежных сугробах. Эсчан вообще отличался особым микроклиматом. Снега там всегда было много, морозы зимой были сильные, но при обычном для Эсчана безветрии они почти не ощущались. А ранней весной, например, где-то в марте — апреле, при желании, можно было в солнечную погоду загорать на снегу. Наша компания, например, всегда на 8 марта устраивала купание в сугробах, даже женщины и дети прыгали в снежную купель с подвесного моста через речку Мылгу…
…Зачем мне нужен был тот «Красный богатырь»?.. Не знаю… Наверное, уже по инерции: я так долго и усиленно пытался, ломая себя, зачем-то влезть в ту прослойку живущих особым образом людей, что сразу не мог остановиться. Получив уже из чисто престижных соображений высшее торговое образование, зачем-то еще снова полез в торговлю, хотя уже точно знал – я там работать не могу и не хочу…
…И вот, когда мы уезжали из Эсчана, выехав немного за поселок, остановили машину, решив попрощаться. Честное слово, казалось, что расстаешься навсегда с родиной. Хотя, если посчитать, что мы там прожили, какие-то три года… Слезы стояли в глазах, трудно было дышать. Около машины прыгал Лорд, собака наших соседей по общежитию, он тыкался носом в ладони, выпрашивая сахар, отрывисто взлаивал, как будто говоря – «давай, давай, не жалей, ведь расстаемся навсегда, такой жизни, как здесь, у тебя уже больше не будет ни-ког-да!».
Это оказалось правдой. Больше уже нигде я не чувствовал себя в такой гармонии с природой и людьми, как в том маленьком колымском поселке со странным названием Эсчан. Там я впервые увидел северное сияние – и больше такого, яркого и многоцветного, не видел нигде. Там я видел гусей, прижатых к земле плотным снегопадом и проносившихся в лучах прожекторов в десяти метрах над крышами домов. Там я встретил людей, щедро делившихся со мной всем, чем были богаты, для которых помогать ближнему было так же естественно, как и дышать…
Признаюсь честно — жизнь на Эсчане текла практически безоблачно: мы работали, отдыхали, летом купались в речке и играли в волейбол, собирали грибы и ягоды, ловили рыбу, ранней осенью ходили в походы, строили грандиозные планы, и почему-то верилось, что они сбудутся. Могло ли быть иначе, ведь мы были молоды и сильны…
Автор: Анатолий Петин.