Прямо из Магадана, со стороны бухты Гертнера, виден остров Завьялова. Известнее он обитающими на нём медведями, а также экспериментом, который поставили здесь в годы Московской олимпиады. Эксперимент, напоминаю, ставили не из любопытства, а от человеческой простоты и жадности – так как это было одно из наиболее доступных заселенных медведями мест рядом с городом, сотрудники госпромхоза «Юбилейный» прилетели туда на вертолёте и выбили всех медведей – на мясо и сувениры для Московской олимпиады. Тем не менее, медведи уже через год заселили остров в прежнем, изрядном, количестве, подтвердив тем самым то, что они способны вплавь преодолеть сорокакилометровое расстояние между островом и ближайшей точкой на материке.
На остров Завьялова мы попали уже на самом закате его активной жизни – рыбообрабатывающий завод в бухте Рассвет был закрыт и разрушен, какое-то время на его останки претендовало местное отделение Уссурийского казачьего войска. Войско построило на пирсе времянки и оставило на берегу неисчислимое количество листовок с изображением сабель и пистолетов по углам. Что было на этих листовках кроме упомянутых предметов я уже и не помню – но явно что-то очень угрожающее, вроде «не влезай – убьёт». Деятельность войска свернулась к строительству времянок и напечатанию листовок, после чего оно (войско) растворилось в дали светлой, как и положено любому фантомному образованию.
Ко всему надо добавить, что в соседней бухте располагался барак местной противочумной станции, а возле него на карте была отметка «карантин – 80 лет».
Мне нужно было снимать на острове медведей для некоего проекта Всероссийской государственной телерадиокомпании, который назывался «Живые алмазы российского Севера». В качестве первого алмаза был выбран медведь – с него и начали.
Здесь надо сразу сказать, что на острове Завьялова было всего одно место для лагеря на берегу моря – пресловутые развалины рыбозавода, они же – времянки казачьего войска. Туда же впадал ручей Рассвет, по которому шла горбуша.
Медведи шли по долине ручья Рассвет, проходили по территории бывшего рыбозавода и уходили в долину другого, безымянного, ручья, к большим горам, заросшим в изобилии кедровым стлаником. И те двести метров по берегу моря между двумя устьями как раз приходились на пресловутые «графские развалины».
Так как нашей задачей было не избегать медведей, а их снимать, то я принял эту данность с удовлетворением.
Когда наш катер подошел к берегу, из времянки выскочил человек и радостно забегал по пирсу. С удивлением я опознал в нём коллегу по Институту биологических проблем Севера. Который должен был ловить на острове полёвок для генетических исследований.
— Немедленно заберите меня отсюда, — категорически заявил он. – Мохнатые одолели. Каждый день, как смеркается. Вываливают несколько штук из-за гор. Времянку занимайте крайнюю, она покрепче. Я в ней баррикадировался, они дверь царапали, войти не смогли. А вообще у меня на столике перед окном шприц со спиртом лежит, это на случай, если он голову в окно засунет – я ему – спиртом в глаз! Не смертельно, зато чувствительно! Как я их, а?
Сел коллега на наш катер и уплыл на нём в даль светлую.
А мы – мы остались.
— Главное – удовлетворённо сказал я, — медведи на острове есть. И их тут, похоже, много.
Сказал, и дослал патрон в ствол, а три магазина по десять, десять и семь патронов рассовал по карманам натовской полевой куртки.
Вечером, как и предсказывал генетик, «они» появились. Выкатились втроём из моросящего сумрака, столь обычного по берегам Охотского моря. Двое здоровенных медведей и один средненький. Видимо, два самца и самка – был июнь и пора свадеб у косолапых ещё не отошла.
Теперь надо сказать несколько слов о «крепкой и надёжной» времянке, которую мы заняли.
Стояла она отнюдь не на берегу, как бы все могли подумать по незнанию тамошних реалий, а на единственной плоской поверхности той местности – дощатом пирсе, сколоченном из двухдюймой лиственничной доски. Но пирс этот был не насыпной, как большинство пирсов Охотского побережья, а – свайный. То есть. Построен он был на шестиметровых сваях, с учётом приливов и отливов, а также волнения Охотского моря. То есть, шестиметровые они были на самом удалённом от берега расстоянии. А там, где стояли казачьи сакли, высота над литоралью была около трёх метров. Поэтому половину времени под нами плескалось море, а вторую половину под нами днём орали чайки, а ночью…
Правильно.
Но обо всём по порядку.
Оператор, увидев зверей, сразу установил камеру, но сказал, что темно, и вообще, в тумане плохо наводится фокус. Понаблюдав немного за животными (а они бродили туда-сюда по берегу и иногда рычали друг на друга), мы зашли во времянку, растопили печку и принялись готовить ужин.
Разморившись в тепле, мы разложили спальники на нарах и устроились спать, положив себе проснуться часа в три – перед рассветом, чтобы поймать самое раннее утро.
Через какое-то время плеск волн под нами прекратился и меня разбудил ассистент оператора.
— Миха, — задумчиво сказал он, — под нами кто-то есть.
Я прислушался. Действительно, снизу раздавались характерный стук когтей о камни и громкое пыхтение.
— Обложили, суки, — с чувством сказал я. И. на всякий случай, попробовал ножом поверхность пирса. – Нет, вроде не гнилое.
Снизу что-то заурчало, потом урчание перешло в рёв.
Проснулись все.
— Они там по столбам не залезут? Как ниндзя? – спросил ассистент.
— Нет, наверное, — решил я. – И даже если залезут, то им там опереться не на что, чтобы пол ломать. Давайте досыпать.
Но спать почему-то не хотелось.
— А на пирсе их нету часом, — спросил неугомонный ассистент оператора.
— Нет. – успокоил его я. – Всё-таки, доски. Они б гуляли, скрипели, прогибались.
— А, ну ладно, — сказал ассистент. – Мне всё равно отлить нужно.
И пошёл к краю пирса.
И, как только он подошёл к нему, из под досок высунулось мощное мохнатое рыло и поверх рыла в Вадима уставились строгие чёрные недобрые глазки…
Вадик взвизгнул и со второй космической скоростью влетел во времянку.
Под нами что-то закопошилось. Судя по всему, это был второй медведь. А, может быть, третий – сквозь доски видно не было.
— Чего они там толкутся? – спросил хладнокровный оператор.
— Жратвой пахнет. Сверху. Мы тушёнку поджариваем, доширак бодяжим. Вкусно.
— А если дырку пропилить, и снимать их отсюда?
— Темно там. Ну и. кроме того, будет много планов медведей сверху – как через очко – оно нам надо?
Кстати, через пару дней один из тамошних косолапых всё-таки нарвался на пулю.
Дело было так.
Мы снимали общие планы медведя, рыбачащего на пресловутом ручье Рассвет. Располагалась наша точка на террасе, метрах в пятидесяти над руслом реки. Оператор время от времени перемещал камеру, и я, вооружённый карабином, естественно, следовал за ним. Склон ниже нас порос высокой травой, вспоенной солёными туманами, выше человеческого роста. Эту чащобу во всех напорвлениях прорезали медвежьи тропки, заканчивавшиеся лёжками, и отовсюду доносилось амбре протухшей горбуши.
Естественно, я концентрировался на ближних подступах к себе и коллеге.
Он выплыл метрах в восьми от нас – то есть, на расстоянии, уже превышающем (с моей точки зрения) предел дружелюбного общения.
Средних размеров тощий, мрачный зверь, с горящим исподлобья взглядом. Один из самых опасных вариантов встречи. Примерно такой меня едва не достал несколько лет назад на реке Кулькуты.
И сразу направился к сложенному поодаль нашему имуществу.
Взял за ремень чехол с моим фотоаппаратом и потянул его на себя.
— Брось, сволочь, — строго сказал я, и для подкрепления слов щёлкнул затвором карабина, выбрасывая из него при этом гильзу.
Обычно этот звук (резкий, металлический, очень нехарактерный для дикой природы) действует на медведей на редкость отрезвляюще.
А тут – нисколько. Медведь, правда, ремень отпустил, отошёл назад, на несколько шагов, присел по-собачьи. Попырился в мою сторону недобрым взглядом, встал и – снова – за ремешок.
— Чего это он? – заинтересовался оператор, мгновенно перестроившийся на данную сцену.
— Как – чего, — хмыкнул я. – Выбрал из груды шмоток самое ценное имущество и пытается его на наших глазах утащить.
Сказал и выстрелил в грунт под лапы медведю.
Тот аж подпрыгнул вверх, но потом снова схватился за ремешок зубами.
— Экий ты настырный, браток, — сказал я ему с укоризною…
Автор: Михаил Кречмар.