Маканин исподволь разглядывал табор аборигенов. Особое его внимание привлекла палатка – точнее, способ ее постановки. Сама-то палатка была ничем не примечательна – разве что возрастом, о котором говорили выбеленные и прожженные скаты. Но вот растянута она была очень своеобразно.
Под коньком у нее был продернут длинный шест, который торчал на полметра с каждой стороны из прорезанной в парусине дырки в торце. Шест этот опирался на сведенные у вершины «домиком» воткнутые в землю жлыги – по две с каждого конца, разведенные, как ножки циркуля. Стойки были разведены точно в соответствии с углом, под которым расходились скаты палатки, а в месте, где сами скаты заканчивались, были подвязаны еще шесты – по одному с каждой стороны, и именно к этим шестам были привязаны нижние края скатов.
– Фирменная орочонская постановка, – одобрительно произнес Соловей, проследив за взглядом Маканина. – На семи шестах. Палатка стоит как вкопанная, любой ветер старается вжать ее в землю, отчего она только крепче становится. Повалить ее при такой системе невозможно.
– Только палатка очень старенькая, однако, – с грустью сказал дедка Демка.
– Еще при советской власти в совхозе получена. Лет пятнадцать назад. Надо б новую взять, только негде. В Город специально ездил, таких там уже не продается. Я про палатку спрашиваю, а мне какие-то капроновые гондоны показывают – вот, типа, теперь такие палатки. Ни я нынешних людей не понимаю, ни они меня…
– Как люди с медведями, – сам неожиданно для себя произнес Маканин.