Деревянный сруб из сухой лиственницы под железной крышей, внутри если распахнуть двухстворчатые тракторные ворота, в торце две деревянные «бабы», на них наковальни. За наковальнями — два печных горна. Боковые и торцевая стенки обложены шамотным кирпичом. Кирпичную кладку накрывает металлический зонд-вытяжка, с вентиляционной трубой. Между горном, кирпичной кладкой и деревянной стеной — свободное полуметровое пространство, кладовая дефицита кузнецов. Там хранится особо нужный металл, инструментальная сталь, редкий прокат и многое по мелочи, нужное для дела. Бывает спрятана бочка отличнейшей жирующей сельди, «презентованная» возчиками птицефермы для общего пользования трудяг мехбазы.
Хоть раз в день, но заскочит работяга в кузницу. Притягивает тепло, раскалённое, кующееся с перезвоном железо. Ну а крутой чаёк, завсегда в кузнице есть — заварочка общественная, остатки чая в пачке отсюда никто никогда не понесёт. К чайку селёдка — особый шик. Бывают головы красной рыбы, тоже хороши.
Всё это везут на птичник с прибрежных рыбокомбинатов, на корм и добавки птице и скоту. Доставляется всё это автотранспортом Магаданского УАТА, в огромных количествах (от ста до двухсот тонн), складируется на территории ПТФ и МТФ, так что бочка привезённая в кузницу — мизер, никто не сочтёт за хищение. А вот торгашей на этом ловили.
На Колыме, где на побережье Охотского моря пять огромнейших рыбзаводов, на полках в магазине только вонючая, ржавая селёдка. Кто и как умудрялся исковеркать, сгноить солёный продукт, на каких торговых базах, где её парили «товароведы» — просто уму непостижимо, но это факт.
В кузнице свободно собирались шестиметровые тракторные сани. Свободно перековывались на трактор С-80 башмаки гусениц, тогда ещё не производились на местных горных заводах дефицитные башмачные болты. Кулибины запросто приспособились клепать башмаки к гускам, правда, трактора двигались через некоторое время с «церковным» перезвоном. Как туго не клепай, а клёпка слабеет, не подтянешь как болт. Определить класс бульдозериста и его отношение к технике можно за километр. Идёт со звоном гусениц бульдозер, значит в кабине дятел-лентяй, не подтянувший вовремя болты башмаков гусениц (их всего 288 штук)…
На первом горне работали асы: кузнец Мишка и молотобоец Рома. Кузнецы, сваривающие сталь в горне, делающие себе и в инструменталку инструмент. Мишка круто «поддаёт», но держится весь день, рожа красная, хулиганистая, готовая напроказничать — подпалить зазевавшемуся слесарюге телогрейку. Подложить красную железяку под ноги — глядишь и задымил валенок у раззявы. Нагреть добела сталюху, плюнуть на наковальню, а Ромка с размаху по ней врежет кувалдой. Выстрел, грохот, искры во все стороны, все отирающиеся в кузнице по делу и без дела заорут, отпрянут в стороны — Мишка доволен. Больной зуб Мишка выдирал себе не раз кузнечными клещами принародно, зверски терпеливый мужик.
Вторая пара кузнецов — латыш Петер из «лесных братьев» и дохловатый зачиференный чаем, пожилой молотобоец Иван, лет пятидесяти мужичок. Средненькие спецы, без особого разгона, послушные работяги. С такими работать благодать — всё сделает не спеша, исправно, на совесть, хоть и медленно. Одно только беспокойство, от них — придут и жалуются на Мишкины хулиганства, замучил их своими причудами, для урегулирования ситуации приходится откладывать в сторону наряды, нормы, задания, чертежи и эскизы.
Отрываешься от снабженческих дел и телефона, и идёшь разбираться с очередной проделкой Мишки. Заходишь в кузницу Мишка — сама кротость, ангел неземной. Лупят с Ромой, куют — только звон идёт. Разберёшься с ними как в детсаде, вроде все довольны — и пострадавшие и хулиганская кузнечная банда. Все зеваки, что находятся без дела в кузнице выпровожены на рабочие места, а ведь это для них и показывалась Мишкой камедь, обязательно всегда нужен зритель, а без него и фокус не фокус. Уходишь в мехцех, до очередной Мишкиной выходки.
На охоте рядом с Мишкой мог сесть только какой-нибудь приезжий. Хлебнув спиртяги, Мишке становилось скучно. Ночь, вдали Мишкин костёр. Слышишь — выстрелил, но как-то странно. Что-то полетело вверх: вить, вить, вить, а потом обратно вниз — вить,вить, вить, бом… Рядом врезалось в землю… Опять такой же выстрел — всё то же самое, хлоп, где-то рядом. После выяснили, что Мишка от скуки наковал пики, заострённые с одного конца, тискал их в ствол и пулял вверх… Ну и как результат допулялся — оторвало левый ствол до патронника. Узнав об этом предупредили, тогда не было ещё охоторганизации, что отберём ружьё за такие фокусы. Кто захочет ждать, когда на него с неба на голову свалится костыль? Слёзно обещал не хулиганить, стал забавляться безобидней.
Совы у нас были ну очень навязчивые, до такой степени, что пикировали на человека по голосу. Так вот собьёт Мишка такую навязчивую сову, повесит её на сук и палит, пока на ней перьев не останется.
Бежишь порой утром, смотришь — сидит Мишка, прислонившийся к кочке, храпит как трактор, сапоги вмёрзли в лёд. Разбудишь его, выкатит пьяные зенки: «А, ничаго, я не замерз». Ну и пошёл ты Мишка куда подальше. Главное, что дома не выступал и жену слушался. Родила ему жена дочь, сына и младшего сына, «завёрнутого» -дурака. Мишка после этого бросил пить навсегда, да только поздно уже было.
А ранее, лет двадцать тому назад, во времена моей молодости и в начале работы начальником мехмастерской, в дни Мишкиных хулиганств, в одну из субботних ночей пришёл я в кузницу. Надо было сварить кроватку своей только что народившейся малютке-дочке. Нарезал из трубок заготовки, долго варил, а потом собирал кроватку.
Устал. В кузнице стало холодно, подбросил в горно уголька, пламя ожило. Потеплело. Работа закончена, время к утру.
— Ну ничего, воскресенье уже, отосплюсь. Сейчас притушу горно влажным угольком, заберу кроватку в цех и домой.
Между горнами, около Мишкиного имущества стоят серые валенки в дерматиновой сумке. Был я начальником, воспитывал подчинённых, ну и что с того… Мне тогда 26 годков было.
— Сейчас я устрою Мишке хохму, отыграюсь, за Ивана и Петера. Ухохочешься ты, Мишаня.
Взял и залил в сумку воды, сморозил пару валенок. И со спокойной душой пошёл домой. В воскресенье отоспался, а в понедельник к 7 утра в отличном расположении духа, бодрым пришёл в цех, готовить работы-наряды всем в мастерской.
Без четверти восемь ко мне в конторку со слезами на глазах заявился старый молотобоец Иван: «Ляксандрыч, я буду увольняться, надоело! Архапонский Мишка залил, заморозил мои валенки в сумке, я оставил их сушиться на горне!»
Как я удержался, чтобы не расхохотаться, до сих пор не знаю. Скорчив серьёзную рожу, сказал, что сейчас приду и разберусь. В кузнице Мишка был просто напуган: «Саныч, поверь не я деду Ивану валенки вморозил!»
На полном серьёзе пришлось свернуть этот инцидент, замять. Только через много лет, Мишка, когда уже стал трезвенником, на рыбалке узнал от меня, как всё произошло.
Правильно сказано — не рой яму другому, сам попадёшь. Не совсем точно к рассказанному, но смысл близок…
Автор статьи: Сергей Климов.