На прииске построили новое здание конторы. ПТЧ помещалось уже не в каморке, а в отдельном удобном светлом, просторном кабинете. Рабочее проектирование захватило меня. По мере готовности я выдавал чертежи исполнителям работ. Систематически выходил в цеха и на шахты, смотреть, как выполняются проекты. В кабинет иногда заходил главный инженер, интересуясь работой. Однако мне предоставлялась полная самостоятельность, свобода действий в пределах своих обязанностей.
Помимо основной работы приходилось добывать золото собственными руками. Брал лоток и скребок уходил в разрезы. Мыть лотком, по существу я ещё не умел, но уже хорошо отличал пески от торфов, умел находить спай. Скребком из бортов выковыривал крупные золотинки и выполнял план.
В кабинет часто заглядывал начальник смены участка, на котором находились шахты. Он подозрительно смотрел на мои чертежи, толк в которых видимо понимал. Однажды, когда я выполнял проект копра вертикальной шахты, спросил:
— А где же площадка?
— Какая площадка?
— Где будет стоять человек?
— Зачем?
— А кто же будет опрокидывать скип?
— Скип будут опрокидываться сам.
— Как это сам?
— В копре устанавливается металлическая направляющая, которая будет опрокидывать скип. Этот метод в горной промышленности применяется очень давно, а вот и типовой чертёж управления. Видите?
Начальник смены пришел в возбуждение.
— Этого не может быть, — крикнул он, и быстро выбежал из кабинета.
Бегая по конторе, он заглядывал во все кабинеты и взволнованно говорил, что инженер, имея в виду меня, не предусмотрел на копре площадку для человека. То же самое он говорил в цехах, на участке, в посёлке.
Начальник смены знал, что на путях, где пески на промывочные приборы в вагонетках, при сходе последних с рельс на кривых участках пути, надо ставить человека, который спиной ставил их на место. Его шутя называли «начальник закругления». При проходке глубоких шурфов, для выдачи грунта с помощью бадейки на вороток нужно ставить двух человек. А тут, видите ли, скип будет опрокидываться сам! Его разум постичь не мог. Доказательства тут были бесполезны. Он волновался и создавал вокруг меня напряженную атмосферу. Мой кабинет посетил начальник прииска
— Почему долго делаете проект?
— Пётр Михайлович, я не задерживаю строительство. Стволы шахт крепятся, вертикальная уже армируется. Лебёдочные помещения строятся. Вот закончу расчет и отдам последний чертёж в стройцех.
— Что рассчитываете сейчас?
— Опорные балки для подъёмного колеса на копре.
— Зачем?
— А если оставить их без расчета, могут сломаться.
— Ну и что, поставим новые.
— Но ведь это же авария, ЧП. Нет, Пётр Михайлович, в институте нас так не учили. Без расчета – не могу. Кто бы ни утверждал проект, я единолично отвечаю за его качество, надёжность.
Во взгляде Фролова мне показалась осуждение.
— Не копайтесь, заканчивайте быстрее, — и он вышел из кабинета.
Позднее я с улыбкой вспоминал свой педантизм. Рассчитывать элементы копра, диаметр троса и прочее по правилам сопромата было совсем не обязательно. Всё было значительно проще. Стандартные дальстроевские скипы имели определённые размеры, ёмкость, вес. Ёмкость скипа определяла его максимальный вес с грузом песков, а это последнее – диаметр троса. Лебёдки Магаданом так же выпускались определённых марок. Никто бы специально не стал выпускать лебёдку для моей шахты. Значит, незачем было рассчитывать диаметр барабана лебёдки. Да и копры, в сущности, могли быть стандартными. Но до этой истины нужно было ещё дойти. Тогда произведенные расчеты мне были необходимы.
Проектные работы по шахтам были закончены. Я заходил в стройцех, в кузницу, к электрикам. Меня беспокоило всё. Но везде мне отвечали – не беспокойтесь, добавляя модную фразу «всё будет в ажуре». Боясь показаться невеждой, стыдился спросить, а что такое «ажур», но полагал, что это что-то хорошее. Элементы копра доставлены на место установки и собраны. Из ствола шахты в копер нарастили проводники, по которым будет двигаться скип. Поставили разгрузочную направляющую – изогнутую рельсу. В копре установили концевой выключатель. К этому же времени в лебёдочном помещении установили лебёдки с моторами и пусковой аппаратурой. Навесили скип. Подошел день пуска.
Утром ко мне зашел начальник прииска, главный инженер, начальник смены и ещё несколько человек.
— Ну, товарищ Чирков, пойдёмте пускать вашу подъёмную установку.
До шахты было недалеко. На месте уже находились начальник участка, другие работники, несколько плотников с бригадиром и ещё некоторые нужные специалисты. Была подана команда – спустить скип. Где-то в стволе он застрял. Скип подняли, закрепили на стволе шахты. Один из плотников быстро отфуговал проводники. Скип стал свободно двигаться вверх и вниз. Новая команда — поднять груженый! Загрузку провели быстро.
— Подъём!
Скип появился в копре, разгрузочная направляющая отжала его верхнюю часть и передняя стенка скипа легла на опорную балку копра, тогда как нижняя часть становилась верхней и при наклоне скипа, примерно в сорок пять градусов, грунт с грохотом посыпался в приёмный лоток. В это время раздался голос начальника смены
— Без человека! Без человека!
Ещё раз повторил он. Рот его некоторое время оставался открытым. На его возглас никто не обратил внимания. По лотку высыпался в скип с боковой разгрузкой. Рама скипа вертикальной шахты опустилась вниз, он принял первоначальное положение и плавно пошел в низ. Скип террикона дошел до отбойников, боковые стенки открылись, грунт высыпался под эстакаду. И этот скип плавно опустился к месту загрузки. По истине это было захватывающее зрелище. Операции подъёма, разгрузки и спуска повторялись несколько раз. Опробовали работу концевого выключателя на копре, дав команду переподъёма. Выключатель сработал отлично, аварии не получилось.
Ко мне подошел бригадир плотников и улыбаясь спросил:
— Ну как, гражданин инженер, наша работа?
— Отлично, бригадир! Большое спасибо! – я пожал ему руку, — соберите и сожгите строительный мусор и ведите рабочих в цех.
Мы стояли у шахты, любуясь безукоризненной работой всей схемы. Душа моя пела и как не петь – первый проект и так удался на славу.
На этом же прииске мне пришлось позднее запроектировать четыре шахты и одну штольню. Но эта – первая, как первая любовь, осталась в моей памяти на всю жизнь.