Ранее рассказал о Глушаке, прожившем в тайге, вдали от людей, вторую половину жизни. О первой половине так никто из нас и не узнал.
В противоположность таёжному серенькому скитальцу Глушаку, Борода жил в тайге, рядом с автодорогой у Эльгенского перекрёстка, в большом рубленом доме-пятистенке, который окружали хозяйственные пристройки: коровник, курятник, стойло для лошади с жеребёнком, тёплый большой свинарник, где всегда содержалось до десятка поросят на откорме и пара взрослых свиней с хряком. Были в хозяйстве и сани, и телега.
Держал Борода и курей. Во второй половине 70-х по весне покупал с птицефермы две — три сотни однодневных цыплят на летний откорм.
Заготовленное сено для лошадей и коров, смётывал на свои хозпристройки. Прижимал сено жердями, уж в них недостатка не испытывал — лес вокруг.
Усадьба Бороды находилась на правом высоком берегу горной речки Ат-Урях. Весной небольшая речка взбухала буквально на глазах в весенние половодье, а также после летних затяжных дождей.
В такие времена подтоплений вода отрезала усадьбу Бороды от всего мира. За хлебом и продуктами Борода плавал на плоскодонной весельной лодке с молодой женой-хозяйкой, плотно сложенной краснощёкой хохлячкой, в Усть-Таскан, который находился в трёх километрах ниже по реке Таскан.
Такие вояжи Борода предпринимал очень редко. Он с семьёй мог «держать осаду» хоть от воды, хоть от зимней пурги (дорогу что, пролегала рядом заносило только в исключительных случаях, раз в десятилетие) долго. Запасы у Бороды были солидные.
Дело в том, что по сложившейся исторически традиции к Бороде «заруливали» все. Милиция, начальство и водители-дальнобойщики из близлежащих посёлков. У Бороды в любое время дня и ночи, в любое время года всегда и для всех предоставлялся крепчайший, чистейшей возгонки самогон и закуска. Смотря по рангу для кого какая. Для малозначащих знакомцев — малозначащая закуска и выпивон. Для высшего начальства ассортимент был побогаче: копчёные окорока, грибки, вяленая рыбка, сало, пироги, борщи, берёзовый сок и многое-многое другое.
Это давало право жить Бороде никем не притесняемым с давнишних времён. Не трогало его ни советское начальство, ни ОБХСС, ни другие власти предержащие. Сам Борода исправно принимал — участие в выборах и других определенных Законом делах. Но сам нигде не работал. В конце 70-х годов пенсию получать уже был должен, но не получал. При всём своём здоровье, молодым его назвать было нельзя. Так, примерно от 60 до 70 лет можно было дать Бороде. Сохранился на редкость хорошо.
Как он оказался в этих краях — никто не знал, а сам Борода говорить особо на эту тему и не хотел. Возникало ощущение, что прибыл он на Колыму в составе первых этапов в 30-х годах в числе раскулаченных крестьян-кулаков.
Хозяйка-хохлячка была у него последней женой и было ей чуть за сорок. Росли в те годы два сына-здоровяка, ходили в школу в Усть-Таскан. В посёлок энергетиков их, как правило, на лошадке возил сам Борода, заодно продавал кое-что из продуктов: яйца, молоко, сало, мясо.
Окончив школу сыновья Бороды, поступили и отучились в институтах, то ли в Томске, то ли в Иркутске и впоследствии один работал пушником, второй охотоведом в районе, отрастив бороду, как у отца.
Всё своё большое хозяйство — скотину кормил, прокармливал Борода с помощью своих знакомых водителей-дальнобойщиков, заезжавших погостевать к Бороде, иногда делая для этого крюк в 150 километров.
Многие из машин водителей были гружены комбикормами, мукой, крупами, и прочими продуктами для кормёжки скота, да и себе в еду.
Для таких гостей-водителей Борода «метал» на столы всё, что только у него имелось. Самогон своей «выгонки», привозное пиво с пищекомбината на Пищевом, оттуда же привезённая «бормотуха» — портвейн, и разная закусь.
Водители ещё загружаясь на Магаданских складах базах, помнили о Бороде и его нуждах. Поставив небольшой презент кладовщику, грузчикам, имели «резерв», излишки в своих кузовах, и не один мешок, а полтонны, тонну для Бороды. Борода расплачивался и деньгами за комбикорм. Обе стороны обычно бывали довольны.
Но без конфликтов жизнь не обходилась. Видимо, добрые люди доносили доносила вновь прибывшим молодым, неоперившимся, не имевшим жизненного опыта ментам и обэхээсникам о небольшом гешефте Бороды. Те, дабы отличится перед начальством, грозно налетали на Бороду: «Опись, протоколы — хищение налицо».
«Пропал» Борода! Как бы не так. У Бороды «отдыхали» и не всегда без «дам» тузы советских и ментовских властей, бывал в гостях и прокурор района.
И весь этот фейерверк молодых новых лейтенантиков «дымом исходил вверх по ветру». Вся эта суета отлетала от Борода как с гуся вода. Борода был непотопляем. «Где взял, где взял — купил!»— на всякий случай у Бороды всегда хранились квитанции действительно, выклянченных, купленных комбикормов в совхозе, колхозе, подсобном хозяйстве. «Вот, они квитанции, смотрите, проверяйте!» — предъявлял молодым операм свои бумаги Борода.
И вся пыль улегалась у молодых сотрудников из ОБХСС, впоследствии смеявшихся над собой, бывая на отдыхе у гостеприимного Бороды.
Вот так и жил Борода, не работал даже в советское время. Не воровал. Возделывал раскорчёванный огород, где растил, если убивал мороз, картошку и капусту. Держал небольшую тепличку, выращивая сверхранние огурцы и помидоры. Выращивал свиней, телок, телят на мясо. Продавал молоко, сметану, творог, яйца. Заготавливал грибы. На себя трудился, что не дозволялось советской властью. Откупался от аглоедного начальства нажитым своими мозолями запасов.
Сейчас через годы приходит мысль: «А что, разве я не сумел бы жить так, как Борода? Вольно, работая на себя. В тайге или не в тайге». Да только и времена уже другие и здоровье уже не то — с прожитыми годами всё оставлено Колыме.
Автор: Сергей Климов.