Боцман — Валентин Хлёсткин — мастерит загон для белых гусей.
Кто в армии главный? Правильно, старшина. А за ним следуют каптер и повар. Все эти должности соединил в себе техник Валентин Хлёсткин. Как и у всех старых северян, его биография могла бы послужить материалом для отдельной повести.
Мать его, Анна Хлёсткина, по национальности башкирка, окончила «Гнесинку» и осталась в Москве, правда, артисткой большой не стала. Выступала как эстрадная певица в кинотеатре «Орион».
Отец, Николай Исаев, работал конструктором в знаменитом «ЦАГИ». Пропадал там и днем, и ночью и особенно в дела семьи не вникал.
Подруга матери работала на заводе, где изготавливали капрон, который в то время являлся стратегическим и секретным материалом. Она утащила с завода пару метров, часть дала матери Хлёсткина. Та его продала и в результате получила 5 лет Колымы.
К тому времени родители малолетнего Валентина развелись, и его приютили старенькие соседи: тетя Маша и дядя Петя. В Москве в то время было голодно. Каждый подрабатывал, как мог. Тетя Маша за торговлю на базаре получила 5 лет как спекулянтка. Дядя Петя умер. В результате малолетний Валентин при живых отце и матери попал в детдом. Там он пробыл до 1946 года и, когда освободилась тетя Маша, опять вернулся к ней. Лишь через год он узнал, что его мама жива и живет в Магадане. И вот в возрасте 12 лет он без документов, без денег пробрался на поезд Москва -Владивосток. Естественно, ехал «зайцем». Подкармливали и прятали его от недреманных очей милиции и проводников сердобольные пассажиры.
И здесь ему впервые в жизни крупно повезло. Он встретил там главного режиссера Магаданского областного театра — Перлина. Тот не только приобрел ему билет до Находки, но и написал письмо в политотдел Дальстроя с просьбой довезти мальчишку до Магадана и доставить к матери. В политотделе его накормили и отправили в дивизию МВД, которая сопровождала зеков до мест заключения. Там он до отправления парохода в Магадан жил два месяца у командира дивизии. Тот предлагал ему остаться в его семье, но Валентин отказался.
Особенно его опекал водитель комдива — дядя Саша, расконвоированный зэк, который был в прошлом Герой Советского Союза, и в семье комдива жил как родственник.
Пароход «Феликс Дзержинский».
В августе 1947 года на пароходе «Феликс Дзержинский» вместе с конвоем и семью тысячами этапированных зэков, которые размещались в трюме на трехэтажных нарах, Валентин отправился в Магадан. Поместили его в одной из кают категории «люкс», в которых могли разместиться 200 человек.
Самое примечательное, что мальчишка запомнил из девятидневного перехода, это то, что старшина конвоя торговал хлебом по 200 рублей за буханку. А помогал ему в этом бизнесе, за который можно было схлопотать срок, и немалый, Валентин.
В Магадан он прибыл 31 августа и поселился в семье майора КГБ Прибыльского, жена которого была тоже офицером КГБ. Запомнились они ему не столько участием в его судьбе, сколько тем, что утром, после завтрака, садились напротив друг друга и чистили каждый свой пистолет. Оба ходили все время в форме, но это не являлось выдающимся событием, поскольку в погонах ходила в то время половина Магадана.
Через некоторое время Валентин стал интересоваться, как попасть на 23 километр Колымской трассы, где жила подруга матери Ксения, тоже бывшая зэчка. Ее адрес он взял у сына, который жил в Москве. Скорее всего, она знала, где в настоящий момент находится его мать. Прибыльский приказал старшине, который ехал на трассу, захватить с собой мальчишку, разыскать Ксению, сдать парня ей, а на обратном пути или если ее не обнаружат — в любом случае вернуть его в Магадан. Старшина приказ выполнил. Оказалось, что Ксения Никитична и в самом деле живет на 23 километре в собственном домике. Она держала кур, а со свежими яйцами через каждые два дня отбывала на попутках в Магадан, где их продавала. На вырученные денежные средства и жила. От нее Валентин узнал, что его мама вышла замуж за Ивана Снегиря — заместителя начальника Гострестколымснаба, которым в то время руководил Сильченко, и живет в поселке Зырянка.
При первой возможности Прибыльские отправили его к матери, хотя так же, как и комдив, предлагали ему остаться в их семье в качестве сына.
Летел он до поселка на гидросамолете. Так что свалился на голову буквальным образом с неба. Мать была поражена неожиданному появлению сына. Но отчим отнесся к этому совершенно спокойно. Шустрый Валентин явно пришелся ему по сердцу.
Зырянка в 50 годы.
В Зырянке он пробыл до 1949 года. Так получилось, что в четвертом классе ему пришлось учиться четыре года, поскольку регулярно сбегал из детдомов на материке. Только с приездом в Магаданскую область появилась возможность продолжить образование. В 1952 году поступил в геологический техникум, который закончил в 1957. После его окончания три года отработал горным мастером на прииске Ат-Урях.
Жизнь вроде бы наладилась. В 1957 году женился, через два года родился сын. Но тянуло в поля. Жена эту тягу не понимала совершенно, ей был нужен муж под боком и чтобы много зарабатывал. Не всем мужчинам это удается сделать одновременно. В результате в 1966 году Валентин развелся и неожиданно для себя, впрочем, как и для бывшей тещи, которая спровоцировала жену привлечь его к суду за задержку в выплате алиментов, сел на год. Причем, не платил он по одной простой причине — был почти полгода в поле и готов был уплатить всю сумму алиментов полностью. Не хотели его сажать и жена с тещей, на суде они заявили, что желали его только попугать. Но Валентина угораздило попасть под Указ о злостных неплательщиках алиментов. Получилось, как в популярном в те времена анекдоте, когда молодой еврей спрашивает старого и мудрого Абрама:
— Скажи, Абрам, подо что лучше попасть, под Указ или под трамвай?
— Лучше под трамвай, — ответил тот, — может быть, и покалечит, но останешься живой и с чистой биографией!
Но нет худа без добра, в лагере он приобрел специальность плотника, хотя отсидел там ровно год, как говорится, от звонка и до звонка. С того времени на золоте он не работал, но в поля ходить не перестал. Был еще дважды женат. С третьей женой жил до ее смерти, хотя первая жена и сын проживали в Магадане.
Полевик он был прожженный. В поле буквально преображался и ощущал себя нужным человеком, что, в сущности, так и было.
Боцман один на один с древностью.
Бесконечно добрый, прекрасный ходок, заядлый рыбак, охотник и повар, мастер на все руки, Валентин Хлёсткин добровольно взваливал на себя многочисленные хозяйственные хлопоты отряда. Он вел метеонаблюдения, лично проверял комплектацию рюкзаков у каждого, кто уходил в маршрут, пек хлеб, ловил и коптил рыбу, изумительно вкусно готовил мясо, рассчитывал запас продуктов на все поле и строго следил за их расходом. Много читал, имел свое мнение по любому вопросу и был вообще незаменимым помощником начальнику отряда. Особенно тщательно опекал студентов, которые изредка появлялись в отряде.
Были, конечно, и у него маленькие слабости. Во-первых, чифирь, пить который он пристрастился еще в лагере. Во-вторых, курение, причем курил он одну только марку папирос — «Север», ранее «Норд», которые любовно называл «гвоздики». По виду папиросы и впрямь напоминали толстые гвозди и отличались от прочих марок редкой едучестью. Без курева Валентин просто зверел.
А главным его недостатком была давняя и безуспешная борьба с Зеленым змием. В Магадане после возвращения, с чувством исполненного долга, он пропивал все полевые, в чем ему помогали многочисленные приятели, а затем подвизался в качестве рабочего в академических институтах. Там его терпели до весны, затем он опять отправлялся в поле. Перед отъездом уходил в загул на три дня, искренне считая это старой колымской традицией. Частенько в аэропорт Валентина вместе с полевыми шмотками везли как груз. По пути он несколько трезвел, а в поле выпивал только с разрешения начальника отряда по большим праздникам.
Но только отряд попадал в поселок, Валентин непостижимым образом умудрялся напиваться, не имея в кармане ни копейки. Так, однажды в поселке Лаврентия члены отряда, отяжелевшие после сытного обеда в столовой, шли в гостиницу. Пуржило, делать было решительно нечего, и между походами в столовую сотрудники пролеживали себе бока и читали до одури.
Странно, вроде из столовой шли все вместе, но когда ввалились в номер, то не обнаружили с собой Валентина. Он появился через пять минут в изрядном поддатии. На немой вопрос он разразился целой тирадой. Оказывается, вокруг него сплошь невнимательные люди. А он шел последним и увидел, что из заснеженного окошка одного из домов ему машут рукой. «Может, случилось что?» — подумал Валентин и зашел в дом. Смотрит, а там сидит куча мужиков за накрытым столом.
— Стакан примешь? — спросили его.
Отказаться и обидеть компанию он не смог, поэтому, сославшись на занятость, махнул подряд два стакана водки и с чувством исполненного долга кинулся догонять товарищей по отряду.
Кстати, на Севере в то время существовал неписанный закон, согласно которому никто никого пить не заставлял, наливал себе каждый сам, исходя из потребности и состояния здоровья.
За исключением таких необычных ситуаций, в поле Валентин не пил, но требовал приобретать больше чая, в том числе, для личного потребления, из расчета одна пачка в день. Чифирил он, таким образом, на вполне законном основании, в основном утром, никому не мешая и никого не допуская к этому процессу. Спирт, а его количество измерялось десятками килограммов, был также на его попечении, но он относился к нему равнодушно и без разрешения начальника отряда никому не выдавал ни капли. Впрочем, свято сохраняя «сухой закон», в личных целях никто на спирт и не покушался.
Село Лаврентия (Чукотка).
Еще он, как старый песец, не мог пройти мимо просто лежащей полезной вещи. Поэтому жил как бы при коммунизме, и из-за этого нередко случались всякие казусы. Так, например, в поселке Лаврентия при заходе в хозяйственный магазин он, как-то подозрительно согнувшись, быстро его покинул. Когда члены отряда поинтересовались, не живот ли у него схватило, оказалось, что под шубой он упер из магазина громадные ржавые тиски.
— Ты зачем их спер? — с изумлением спросил начальник отряда.
— Не спер, а приобрел, в хозяйстве пригодятся! — гордо заявил тот.
Пришлось возвращаться в магазин и платить за тиски. Таким же образом он побывал с «дружеским» визитом в поселковой пекарне и там «приобрел» несколько форм для выпечки хлеба, что обнаружилось только тогда, когда отряд прибыл на место исследований в Колючнскую губу.
Еще Валентин отличался редкой начитанностью, причем читал все подряд. Особенно ему нравились толстые журналы, которые он и сам выписывал, и специально для него везли из дома члены полевого отряда. В то время телевидения в полярных районах Чукотки не было, по радио можно было только слушать радиостанцию «Маяк» да разные «вражьи голоса». Особенно регулярно и чисто выходили в эфир «Голос Америки» и «Голос свободной Кореи». Поэтому книги на Севере являлись настоящей ценностью, и недаром Магаданская область была на первом месте в СССР по количеству периодических изданий на душу населения!
Благодаря своей начитанности Валентин иногда выдавал такие перлы, что академические ученые порой теряли дар речи. Правда, жизнь все время преподносила и продолжает преподносить Хлёсткину, по его выражению, «подлянки». Схоронив свою третью жену, Марью Федоровну, и переехав в отдельную квартиру, Валентин лишился зрения, а затем и одной ноги. Жив он и сейчас, живет один, несмотря на то, что нашлись первая жена и сын, которые посетили его. Но на этом их общение и закончилось. Лишь бывшие полевики, которые ранее работали вместе с ним, частенько навещают его, да еще работники социальной службы. Удивительно, что несмотря на такие злоключения, Хлёсткин не потерял стойкость духа и сам находит еще возможности помогать материально бывшим соседкам по прежнему месту проживания, живо интересуется политикой, экономикой и жизнью Магадана. Внимательно слушает радиопередачи и оперативно сообщает прогнозы погоды рыбакам-магаданцам по телефону. Не чурается чарки, изредка чифирит, курит «Беломор», при этом отмечая, что папиросы «Север» были куда лучше.
…В целом, несмотря на некоторые странности, такой кадр был неоценим, и у начальника отряда, по крайней мере добрая часть хозяйственных хлопот автоматически сваливалась с плеч. И поскольку он не теоретически, а фактически вел хозяйство, то звание Боцман сразу же приросло к нему. Похоже, он и сам этим втайне гордился, но вида не подавал.