При взрыве в бухте Нагаева пароходов «Генерал Ватутин» и «Выборг» 19 декабря 1947 года, погибли не только члены их экипажей… Были ранены или убиты члены экипажей других пароходов, стоявших у пирса Магаданского торгового порта, работники порта, военнопленные и пожарные.
Во время взрыва пароход Дальстроя «Советская Латвия» стоял порожним вплотную к левому борту танкера «Советская нефть» и брал с него дизельное топливо. На борту парохода погибло 4 члена экипажа, среди них — Мурашко Адам Викентьевич.
Мне хочется сказать огромное спасибо дочери Мурашко Адама Викентьевича, которая согласилась рассказать о своем отце, погибшем в тот декабрьский день…
Ниже предоставляю слово Ларисе Мурашко для её рассказа.
Мурашко Адам Викентьевич. 1-й механик парохода «Советская Латвия».
Мой папа Мурашко Адам Викентьевич 1912 года рождения, потомок старинного дворянского рода (с 1659 г.), поэт, был механиком на корабле «Советская Латвия».
Папа приехал на Колыму в призыв к молодёжи по освоения Дальнего Востока, по договору с Дальстроем.
Приехал как молодой специалист по дизельным механизмам, которые использовались в американских устройствах фирмы «Денвер» для переработки золотосодержащих руд, более того, он внёс предложение по усовершенствованию оборудования, за что был награждён отрезом на костюм. Этот приказ есть в моём архиве, спасибо маме — она всё хранила.
Папа поехал на два года, перед моим рождением, летом 1940-го года, через год после свадьбы. Ему хотелось «сверится с географией», так как он был романтик, и Дальстрой обещал хорошие деньги за работу…. Но он даже не представлял — КУДА он попадёт в 28 лет!
В Москве он окончил речной техникум, изучал механику дизельных установок. Работал механиком на кораблях в Северном речном пароходстве, на канале Москва-Волга.
Началась война, Москву бомбили. Мама выехала к отцу со мной, годовалой… Сначала месяц поездом, сидя — вагоны были переполнены, она почти не спала до Владивостока. Там села на корабль до Магадана. В проливе Лаперуза японцы захватили корабль, но не найдя оружия — отпустили.
В Магадане мама остановилась в деревянной гостинице. Какая-то женщина увидев, как одета моя мама, сильно удивилась и сказала ей: «Вы что не понимаете, куда вы приехали в ваших крепдешинах и туфельках? Купите сапоги и телогрейку…».
Дальше мама со мной проехала всю трассу до реки Колыма, а потом на кораблике до остановки ИЗБА, её одну там высадили и кораблик уплыл, а мама осталась одна в тайге. Там была только одна избушка, людей не было. Благо в избушке нашлись спички и чайник.
Когда стало возможно приобрести карту Магаданской области в 90-е годы, я купила её в магазине «Карты и Атласы на Кузнецком» и нашла это место.
Так вот, хотя мама и списывалась папой о дне встречи, они ошиблись в расчетах по времени. Мама всю ночь просидела в избушке одна, при свете лучины, оберегая меня, спящую, о клопов… На следующий день прискакал папа с двумя лошадьми и они отправились на прииск, где он тогда работал, я путешествовала в узле у мамы за спиной, как цыгане, через сопки и речки.
По службе папу перебрасывали по геологическим партиям, и мои родители исколесили всю Колыму, пока не осели в Тенькинском районе на прииске имени Будённого, после рождения младшей сестры. На фронт папу не отпускали, хотя он рвался на войну, стране нужно было золото и специалистов не отпускали. Потом, после войны, он поехал в Магадан, работал в пароходстве в конструкторской группе. После перешел механиком на корабль. Исполнилась его мечта о дальних странствиях и в его стихах отразились и суровое Охотское море и ледяные ветры. Мы переехали к папе в Магадан и нашей семье дали комнату в бараке на улице Комунны.
Чем запомнился мне Магадан тех лет? Пленные японцы, которые строили дома в Магадане в те годы. Колонны людей, которых перегоняли под конвоем и с собаками, из порта через весь город на сопки за рекой Магаданкой. Там были пересыльные лагеря — мужской и женский, по обе стороны Колымского шоссе.
Магадан, 1944 год.
Вот так одевали детей, не было ничего, ни чулочек ни туфелек, ни платьиц. Мама шила из своих платьев и пальтишки из солдатских одеял.
Мы приходили всей семьёй к нему в гости на корабль и он нам с гордостью показывал машинное отделение — сердце корабля, которое было под его ответственностью. Металлические решётчатые ступени (несколько этажей) вели куда-то вглубь…
Ещё на корабле был живой уголок и даже бурый медвежонок…
Сослуживцы отца подарили нам на память керамическую тяжёлую кружку из папиной каюты, которую мы храним по сей день…
В тот день корабль должен был отправится в Китай и видимо поэтому стоял в порту под загрузкой топлива в минуты трагедии.
После этого рейса в Китай папа собирался вместе с семьёй вернуться в Москву… Там у нас была комната, которую он получил перед свадьбой от пароходства, в доме, где жили работники пароходства.
Папа долго прощался перед выходом из дома с нами — детьми, с мамой. Спрашивал, что нам привезти. В прошлый раз он привёз из Находки яблоки, которые мы никогда не видели и не пробовали. Я попросила в подарок маленькое, игрушечное пианино. Потом папа отвел меня в школу, дал мне с собой яблоко, поцеловал и побежал через улицу к Дому Культуры, откуда отправлялся автобус, идущий в порт.
В момент взрыва отец вышел на палубу и его сорвало взрывной волной на лёд, осколком ему пробило голову. Если бы отец не вышел из каюты, то он бы остался жив… Сама каюта от взрыва лишь слегка покосилась.
После взрыва, нас, школьников-малышей быстро спустили по лестнице в вестибюль, под звон разбитых стёкол. И там уже нам сказали, что в порту произошел взрыв.
Я стала плакать и кричать: «Папу убило, папу убило!». Схватила свою одежду и сама побежала домой на улицу Коммуны. Навстречу мне бежала моя мама и я через всю улицу кричала ей: «Папу убило!».
Мама искала отца по всем больницам и моргам трое суток. Пока ей не сообщили, что отец погиб во время взрыва… Его нашли на льду бухты и видимо не сразу (со слезой заледеневшей на щеке,череп был пробит и капюшон куртки был полон замёрзшей крови)
На похороны нас мама не брала, и правильно… Мы запомнили отца молодым, красивым и добрым. Я читала статистику погибших, там было сказано, что троих погибших нашли позже.
Жена с детьми на могиле Мурашко Адама Викентьевича.
Похоронили отца на старом кладбище. Я помню, как мы приходили прибрать могилу и вокруг было очень много могильных холмиков с деревянными табличками с номерами — безымянных жертв той трагедии.
Это было где-то у сопки с больницей и большими цистернами с горючим, так мне помнится.