Утро начиналось с тумана. Ночью Юрию снилось, будто он слышит доносящийся с моря стук движка какого-то катера, но, проснувшись и выйдя наружу, он обнаружил, что весь табор – палатки, олени, дотлевающий костер, кухонная утварь и вешала для рыбы – погружен в холодное серое молоко тумана. Из соседней палатки выползла бабушка, стала раздувать угли.
Чаевать на улице не хотелось никому.
Поэтому в палатке затопили печку, поставили на нее закопченный тундровый чайник и заварили напиток прямо в нем.
Дедка Демка снова стал обсуждать пропавшее имущество основателя рода:
– Никто не знает, куда все увезли. С трех карбасов вещей у отца целый аргиш получился. Кочевали они тогда примерно где и сейчас – летом на берег моря выходили, зимой по верховьям рек. Где-то тут отец поставил несколько зимовий. Нам он, конечно, их не показывал…
– «Где-то тут», – сощурился Соловей, – это возле моря или в верховьях рек? Расстояние между точками около двухсот километров, однако.
– Ближе к морю, я думаю. Недалеко, на Эквуне, у него вроде большой дом стоял.
– Я даже фотографию видел, – вступил Ваня Кибер, – дом не дом, но зимуха знатная. Шесть на шесть примерно. Под скалой, на кукиш похожей.
– Знаешь, сколько здесь по сопкам таких кукишей порасставлено? – скептически хмыкнул Соловей. – Что-то вы своим кладоискательством даже меня заражать начали… Но в любом случае надо понимать – из ценного имущества там, наверное, только пулеметы и есть. И то – на случай мировой войны. Первой.
– Скрипка там должна быть, – заявил дедка Демка. – Он иногда со скрипкой сюда на стойбище приезжал, играл нам. Так хорошо играл – все собаки выли…
Последние слова деда Демки Соловей дослушивал довольно рассеянно, вполуха. Он немного наклонил голову набок, потер пятерней штаны и словно бы случайно зацепил ремень лежащего рядом отреза и перетянул его себе на колени. Затем встал, полусогнувшись, вглядываясь наружу через одну из многочисленных прорех в палаточном полотнище, прожженных искрами из трубы.
Полог палатки откинулся, и во входе возник Никанор Кибер, вытаскивающий из-за пояса револьвер.
В этот же момент Соловей вскинул отрез, вдавив ствол в лоб входящему, и щелкнул предохранителем.
Сразу после щелчка предохранителя палатку расперла абсолютная тишина.
Соловей очень осторожно, двигая винтовку как поводок и продолжая вжимать дуло глубоко в лоб, провел Никанора внутрь палатки и, с силой опуская ствол, усадил его на свернутый спальник возле печки.
При этом наган Никанора продолжал смотреть Владимиру в живот.
Тишину прервал лязг затвора – лежавший в глубине палатки Иван передернул затвор винтовки, направив ее в сторону входа – и ни на кого конкретно.
– Что-то у нас много лишнего тут происходит, – мягко проговорил он.
И мгновенно воздух в палатке разорвал вопль орочонка Домбровского:
– Дядька Никанор! Им дедка про золото все рассказал! И Ванька – про избу под скалой!
Никанор люто сверкнул глазами, но дедка Демка завизжал «мочи крысеныша!», бабка Терентьевна грохнула Домбровского чугунной сковородкой по голове, и тот без памяти рухнул в груду шмоток.
Никанор продолжал не отрываясь смотреть на Соловья. И было понятно, что, если бы не вдавленный в лоб дульный срез, он вполне мог бы разорвать противника голыми руками.
– Что я предлагаю, – так же тихо продолжал говорить Иван, поводя стволом винтовки, которую он держал фактически на весу. – Соловей со стажером идут ко мне, выходят через заднюю стену палатки, собирают вещи и исчезают. Ружья все кладем перед этим. Кроме меня, разумеется. Терентьевна бери у дяди наган…
Шустрая Терентьевна проскочила под стволом отреза и расцепила пальцы у Никанора. Взгляд у него сразу потух, словно вместе с наганом у него изъяли какую-то внутреннюю лампочку.
Соловей опустил отрез. Сделал шаг назад – низкая палатка не давала ему разогнуться, – споткнулся, свет в глазах Никанора вспыхнул снова, и он бросился вперед на охотоведа.
Иван уставил ему ствол под грудь.
– Спокойно, дядя. Спокойно, – приговаривал он, словно успокаивая большого свирепого пса. – Пусть уходят, мы потом разберемся.
Никанор снова сел.
Соловей тем временем освободил нижнюю полу палатки от наваленных на нее чурбаков, приподнял ее, впустив в зеленую полутьму дозу серого света, и помахал рукой, приглашая Маканина выбираться наружу.
Юрий протиснулся под мягкой, пахнущей плесенью тканью, Соловей показал ему на груду таборных вещей, в которой лежали их рюкзаки.
Быстро надев их на плечи, оба странника исчезли в тумане.