Ах, какая это прелесть, лежать в тёплой кровати на белоснежных простынях, под неусыпным присмотром добрейших нянечек! Проснувшись ранним утром, Михаил вкусно потянулся, насколько позволяли ему повязки и трубки, которыми он был опутан, как ракета на стартовой площадке. Сейчас уже нормально, привык, а поначалу все эти приспособления вызывали у него прямую неприязнь и отторжение. И связано это было не с его капризами, а с восприятием первых, послеоперационных воспоминаний…
Районная больница находилась в посёлке Нексикан, куда они и приехали уже ближе к утру, всё на том же автобусе – вещёвке, благо что сворачивать никуда было не надо, всё было по пути. Особо распространяться врачам не стали, сказали, что деревом придавило, а документы подвезут позже. Амуниция походную с него сняли ещё в автобусе, остальные вещи забрали в приёмном покое, когда осмотрев его, врачи подтвердили первоначальный диагноз Лепилы – перелом рёбер с повреждением лёгких, пневмоторекс и ещё что то заумное на латинском языке кажется, из которых острая простуда была самым безобидным заболеванием. Короче, как пошутил сам Михаил, если уж не на капремонт попал, то уж на глубокое техническое обслуживание — точно! Стародубцева осматривали здесь же, и его тоже оставили на постой, несмотря на бурные протесты с прибывшей стороны. А у него, документы спрашивать не стали – видимо его лысая, как шар голова, внушала больше доверия. И если Михаила оставили в приёмном покое для дальнейшего обследования, то капитана сразу же повезли в операционную. Его, с позволения сказать, фиксирующая повязка, вызвала у хирургов бурю эмоций, а уж качество перевязочного материала, вообще кроме матерных слов, ничего не вызвало – особенно неструганные плашки! И как только не обзывали того лекаря, который «мастырил это безобразие»! «Тунгус» и «чукча» — были самыми приятными.
Так что из больницы вышли уже, только Мирон, да доктор Ершов, как представили его местным эскулапам, с двумя увесистыми кулями одежды. Стародубцев всё рвался позвонить и не дал ничего с собой делать пока не добился своего, и уединившись в кабинете главврача, с полчаса разговаривал с родной конторой, а может и ещё кое с кем, и только после этого сдался на милость людей в белых халатах, предварительно ещё с полчаса побеседовав наедине с Мироном. С Михаилом дело обстояло сложней, рентген то сделали, а вот на всё остальное навыков у местных врачей было не очень…, нет, ну банки поставить или там клизму – это как здрастье! А вот с этим пневмоторексом, что делать, видимо местные эскулапы знали примерно столько же, сколько и сам Михаил. Лёжа всё ещё в приёмном покое, он видел, как часа через полтора, Стародубцева повезли уже в палату, а с ним никак вопрос не решался. Рядом находящаяся сестричка постоянно вытирала ему губы от пузырящейся кровавой пены и на просьбу, «дать ему чего нибудь обезболивающего, типа граммов полтораста спирта», лишь изумлённо округляла глаза… Вскоре Михаил услыхал, как в кабинете главврача, где заседал консилиум, задвигались стулья, затопали ноги, раздался громкий разговор.
— Ага, закончилось собрание. Что ж там придумали доктора? Раздеть раздели, и лежу тут, как сирота казанская! Как то раз, в минуту откровенности, Лепила вспоминая былое, говорил, что ещё старина Плутарх умничал: — «Медицина нередко заставляет нас умирать медленнее и мучительнее!» Ну ладно, будем немножко посмотреть!
Только вот и теперь, с ним особо разговаривать не стали. Каталку на которой он дрожал, как дворняга подзаборная, откатили в процедурную, впендюрили ему укол, и пока он «наслаждался процессом», растолковали, что среди них специалистов, такого уровня нет, посему направляют его в областную больницу! Санрейсом! Самолёт скоро будет! Пока «пудрили» ему мозги, он начал проваливаться приятную сонную истому. Последняя мысль была: — «Выкрутились из положения! Просил спирта, а что вкатили? На закуске сэкономили, что ли? Вот народ! Эх, Лепилы на них нету!»
Так что в себя Михаил пришёл, уже трясясь в «уазике» скорой помощи по дороге из аэропорта в славный город Магадан. Ненароком полез рукой внутрь куля, в котором его везли, захотев почесаться, пришёл в полный ужас – его так и везли, голого! Запихнули, как бревно в спальный мешок, и повезли! Повертев головой по сторонам — надо же хоть для порядку скандальчик учинить, и не найдя никого подходящего, вообще никого – один во всём салоне, хотел было оскорбиться, как же – героическую личность и одного! – но поразмыслив передумал, настроение отчего то было совсем не скандальное, напротив – хотелось всех обнимать и признаваться в любви!
— «Вот тебе и прелести медикаментозного вмешательства в процесс обезболивания! А мы то всё больше водочкой! Темнота!»
Окошко отделяющее кабину от салона открылось, показалось миловидное личико:
— Проснулся, герой? А я и гляжу, глазами блымает!
— Фи, барышня, что за выражение! Клиент пришёл в себя!
— Ну тогда уж, не клиент, а пациент! Чай не в бане!
— И куда вы меня везёте, сестричка?- А куда б ты думал, братишка? К самым лучшим специалистам, не сомневайся!
Да уж! Тут тебе не то что, там! Здесь с ним и вовсе уже никто не разговаривал, видимо и без него всё было переговорено! Прямо из машины его повезли в операционную, даже на лифте прокатили, а в операционном «предбаннике», ему опять вкатили укол неизвестного происхождения и пока он, сонно помаргивая глазами, «оттопыривался» на своей каталке, закончили последние приготовления и перенесли его на холоднющий операционный стол. Михаил пытался ещё и хохмить, по поводу разнообразия развешанных по стенам никелированных инструментов, но сознание улетучивалось сигаретным дымом в приоткрытую форточку. В последнем всплеске сознания остался лишь взгляд внимательных глаз, заглянувших ему в душу…и темнота.
Снова стало холодно. Сквозь черноту мыслей, пробивалась одна, вернее даже две:
— Очень хочется пить, и замёрз! Как на дне морском!
С трудом разлепил глаза. Темно! Лишь вдалеке, мерцает огонёк.
— Свечка, что ли?
События последних часов оказались стёртыми напрочь. Он снова ощущал себя в далёком заснеженном лесу, посередине бескрайней тайги, в охотничьем домике. Вот последний бой с росомахой он помнил отчётливо!
— Стоп! А после? Где капитан? Чёрт, как же хочется пить!
Во рту было сухо, как на дне русла каменной реки… Грудь болела, но зрение постепенно начинало возвращаться. Попытался шевельнуть руками, в надежде натянуть на себя одеяло. Оказалось, укрыт куцей простынкой, которая к тому же сбилась куда то в сторону. Вращая по сторонам глазами, как коллекционная букашка, пришпиленная иголкой, сквозь серую полутьму, начал пробовать различать предметы вокруг себя. Так… помещение…стены в кафеле… прямо перед ним целлофановая плотная занавеска. Взгляд метался прямо перед собой, мысли крутились в мозгу, но никак не мог сосредоточиться.
Стоп! Морг?! Он в морге! Сразу стало жарко! Ёёёёё! Во, попал! Судьба, давным-давно, на одном из своих витков, заносила его в похожее заведение! Ничего кроме животного страха и облёванных сапог от того посещения не осталось! Чёрт! Но ведь он живой! В памяти всплыла леденящая душу подробность – в морге у «пациентов» на пальцах ног были пришпандорены номерки! Осторожненько, чтобы заранее не разочаровываться, скосил насколько мог глаза вниз – нету! Ноги непокрытые, а номерка нету! Вот! Как там говаривал дядька Мирон? — «Легче стало старичку, реже стал дышать!» Пошевелил пальцами, ага! Точно живой! Надо попытаться встать! Не получилось, к тому же задел за верёвки. Верёвки? Связан, что ли? Начал ощупывать всего себя. Больно! Одна из верёвок оказалась капельницей с трубкой. О! Вот теперь начали всплывать обрывки событий. Попытался поднять вторую руку, получилось, но с трудом. Надо глаза протереть. Постепенно сознание возвращалось. Ага… больница…наверное… уснул в палате…надо шумнуть, чтобы сестричка услыхала… Попытался кашлянуть – не тут то было! Ни миллиграмма слюны во рту! Засуха! Покашливание вылилось в керканье больной кедровки…Тут же раздались тихие шаги, занавеска поползла в сторону, свет далёкого фонаря заслонил женский силуэт:
— Что, Мишаня, проснулся?
Ну-у-у! Это уже вообще ни в какие ворота не лезет! Он что, не в больнице?
Во дела! И голос знакомый…Влажным тампоном коснулись губ, выдавив малую толику воды в пересохший колодец организма, как капли первого дождя, упавшего в иссушенную почву. И тут же шевельнулась жизнь…в виде рези внизу живота…Не понять, чего больше хочется, пить или…Прикусив зубами марлевый тампон, пытался выжать с него ещё хоть каплю! Раздалось тихое хихиканье:
— Отпусти, Миша, сейчас ещё намочу…
И уже более смоченной салфеткой, ему принялись протирать лицо, убирая с глаз скопившуюся в уголках клейкость. Пришлось прикрыть веки, а так хотелось разглядеть сиделку, голос которой был очень знаком! Так и лежал пока его «умывали», и лишь когда в губы ткнулась соломинка, жадно схватив её губами и тянул, тянул… потом открыл глаза…Валентина! Ё – моё! Дочка Ильи Петровича! Девушка была сама на себя не похожа. В коротеньком белом халатике, одетом на почти голое тело, в белоснежной косынке, красиво повязанной на голове. Михаил и узнал то её почти только по голосу!
— Валюха, ты как тут?
Девушка тихо засмеялась, радуясь произведённому эффекту:
— А как тебя обормота одного, в городе оставить? Папаня сказал, что шкуру спустит, ежели с тобой, чего приключится! Вот я и бдю!
Михаил с самого начала знакомства с семьёй Трегубовых, был близко знаком с ихними детьми – Петром и Валентиной, но не настолько же, чтобы она, молодая девушка, была у него сиделкой в больнице.
— А ты вообще каким боком в Магадане?
— Здрасьте! Я ж в техникуме учусь!
— Ну,… и?
— Что ты нукаешь? Учусь я днём, а ночью за тобой присматриваю.
— Одна? И сколько ты уже присматриваешь?
— А тебе сколько надо?
— Валюха, ты это…Позови кого постарше…
— Чудак – человек! Ночь на дворе, кого ж я позову! А чего ты переполошился? Капельнице ещё с полчаса капать…
— Вот и я про то же…Попить ты мне дала, спасибо. Мне теперь совсем другого хочется…
— А! Вон ты про что…Сейчас утку дам…
— Валька! Перестань! А то я прямо щас встану, капельницу выну и дам тебе по маковке! Ишь ты! Утку она даст! Гусыня!
— Тю…одыбал…Как лежал тут сутки, чурка – чуркой, так нормально всё было! А тут – гляньте, раздухарился! Последние грибы встали на дыбы!
Говоря всё это, девушка пошла за занавеску, неловко нагнулась, открыв к Мишкиному нечаянно — бесстыдному взору, оголившиеся до самого корешка ноги, и тут же вернулась обратно, неся в руках стеклянный прибор, похожий на что угодно, только не на дичь водоплавающую…
Вот тут уж Мишку накрыло волной такого жара, что он так и ощутил, запах собственных палёных волос!
— Мать моя, Валюшка, изыди, сатана! Я отцу расскажу твоему, что ты вытворяешь! – взмолился он,
— Ты? Да это я расскажу, что ты меня не слушаешь! Меня сюда зачем посадили, фантики конфетные разворачивать?
— Фантики?…Какие фантики?… – его разум отказывался воспринимать какие либо шутки, — Валюшь, — продолжал канючить он, — побойся Бога, не дай со стыда сгореть! Уйди с глаз долой!
— Со стыда? Ой-ё-ё-ёй! Не смешите, больной, нате вам судно, пробуйте, стыдливый вы наш…Только ничего у вас, сударь, не выйдет! После глубокого наркоза, функция мочеиспускания у вас, заторможена, и требуется вводить катэтор! – профессорским тоном заявила девушка, — Я тебе уже два раза эту процедуру делала!- хвастливо добавила она!
С ехидной ухмылочкой, она подала ему стеклянный прибор со странным водоплавающим названием и отошла за занавеску, поигрывая тонюсенькой гибкой трубочкой.
Всё дальнейшее было похоже на страшный сон! Михаил тужился изо всех сил, лоб покрылся испариной, мочевой пузырь лопался от перегрузки, а облегчения не наступало! Слёзы выступали на глазах, правда не понято от чего более, от боли, или стыда и бессилия.
— Валя, а пересмена когда? – последней попыткой спасти положение, проблеял он…
— Скоро уже… — мстительно проворковала «медсестра»…- через пару часов…
— Всё, сдаюсь…я твой…- вытащив подушку из под головы, Михаил нахлобучил её себе на лицо, отгородившись от…чёрт его знает, от чего он отгородился!
Последний оплот кажущегося целомудрия был отброшен…
— Да пошутили я, пошутила! – засмеялась Валентина, — сейчас старшую медсестру позову, а то и впрямь в обморок упадёшь! Хотя в принципе, и падать то некуда, а упадёшь – так и откачаем тут же!
Не прошло и минутки, как Михаил, всё также лёжа головой под подушкой, услыхал лёгкие шаги вошедшей напарницы:
— Так…что тут у нас?…А закрылись то чего, молодой — интересный? Стыдно?! Да ну? А на вид взросленький…
Тонкие прохладные пальцы коснулись многострадальной части Михаила, что-то холодное начало внедряться в него и…и наступило такое облегчение! О-о-о! Наверное так прекрасно, себя чувствует бурдюк, после того, как его открывают, в конце длительного процесса брожения молодого вина! Дождавшись, пока стихнут шаги за медсёстрами, Валентина вышла вместе с помощницей, Михаил снял с себя подушку и начал поправлять и без того идеально лежащую на нём простыню, с содроганием ожидая, что вот сейчас придёт девушка, и ему надо будет смотреть ей в глаза. Стыдно то как, караул!
Однако Валентина оказалось умнее, чем он думал, и пошла видимо делать свои, не самые важные, медицинские дела, дав ему время придти в себя. Полежав с закрытыми глазами, Мишка, глядя что девушки нету, открыл их и принялся ещё раз, более подробно рассматривать свою палату. Теперь всё уже казалось ему и не в таком уж страшном свете. И холодно было не очень, и освещение не таким уж тусклым. Настроение начало приходить в норму, стало даже просыпаться обычное чувство юмора. Так что к тому времени, когда Валины шаги вновь раздались, а он был уверен, что это идёт именно она, Мишка уже полностью оправился от смущения, решив нацепить на себя маску весельчака – балагура!
— Эх, Валюша, нам ли жить в печали! – встретил он девушку песенкой прибауткой, — Ладно, рассказывай теперь подробнее, как ты здесь очутилась! За какие такие грехи, тебя дядька Илья сюда сослал? Ведь вроде как и не по профилю ты практику проходишь! Ты ж по торговой части мастак, а тут, нате вам – сестра милосердия!
— Так и ты вроде как шофёром работаешь, а беда случилась, в лес подался, бандюг ловить! Скоро вот ординаторская откроется, я тебе газетку принесу, почитаешь, там большущая статья про вас написана!
— Ага! Попробуй откажи Вадиму Сергеевичу! Что я враг сам себе, что ли? Я бы всё равно здесь оказался, в больнице, только с другим диагнозом!
— Не скромничай, там в газетке, всё расписано, как ты его и от росомахи, и от медведя спас! А потом ещё и на себе через тайгу тащил!
— Валюшь, враки всё это! Никого я не тащил. И росомаху Сергеич сам застрелил! С медведем вот поцапался, было дело, а в остальном — наверное корреспондент смышлёный попался!
— Да? Много ты знаешь! Эту статью, сам Стародубцев и написал!
— Врёшь!
— Мишка, хоть ты и больной, но я тебя сейчас по кумполу тресну! Я никогда не вру! Не смей так со мной разговаривать, как с маленькой!
— Да ладно, ладно, тебе! Я пошутил! Не ругайся, сестра милосердия. Я вот запамятовал, тебе сейчас лет, сколько? Уже восемнадцать есть?
— Нет ещё. Через несколько месяцев исполнится. А что, замуж взять хочешь? Вообще то, как честный человек, ты теперь обязан на мне жениться!
Сладенькая газированная водичка, которую Михаил потихонечку сосал по трубочке, комом встала в горле, вызвав удушающий приступ кашля! От звонкого девичьего хохота, весёлой трелью раскатившегося по коридору, раздался звук бегущих шагов! Кто то спешил, то ли на помощь, то ли присоединиться к смеющейся… В открывшуюся махом дверь, разом протиснулось сразу, аж две медсестры!
— Что случилось, Валюшка?
Слёзы выступили на глазах от смеха у Валентины, а у Михаила от удушья! Девушка смеялась так искренне и заразительно, что прибежавшие девчата присоединились к ней, толком даже не зная, над чем смеются! А Мишка, утерев слёзы кашля и глядя на развеселившихся, поначалу недоумённо, а затем и с интересом, вскоре и сам начал похихикивать, постепенно входя в раж, и уже скоро, его басовитый смех, влился во всеобщую веселуху! Конец этой вакханалии положила старшая медсестра, тоже откликнувшаяся на всеобщий хохот, своим присутствием, только в отличие от молодёжи пришедшая сюда не хохотать, а навести порядок в этих строгих стенах!.
— О! Что это за шум? Марш по местам! Вы ещё танцы устройте! Проснулся, герой? Отлично. Валентина, готовьте его на подъём в четвёртую палату. Сразу после обхода. Раз смеётся, значит нечего ему в реанимации отлёживаться! Всё понятно? А то мне весь телефон в ординаторской оборвали! Целыми делегациями к нему на посещение записываются!
Строгая начальница подошла поближе к Михаилу, придирчиво осмотрела его, мимоходом поправив повязку на груди, прикоснулась вроде бы как невзначай ко лбу, смахнув невидимые капельки пота. В уголках её губ притаилась добрая материнская улыбка, Михаил видел, что строгость напускная и сама сестра, старшая, но старая.
Вот теперь и лежал Михаил в палате, млея под теплым одеялом, в окружении приятных соседей и заботливых санитарок. Дела у него шли хорошо, врачи обещали в скором времени отпустить на «свободу». Первое время от посетителей и впрямь, отбою не было, даже уставать начал! И откуда они все узнали о том, что с ним случилось?
Михаил сам газет особо не читал, так по наивности своей думал, что и все остальные игнорируют прессу. Оказалось, далеко не так! Уже на другой день после переезда, к нему в гости пожаловал Николай Петрович с женой. Нанесли столько всякого вкусного, что наелись всем отделением, и ещё осталось! Корреспонденты повадились один за другим. Ну а с милицией, так казалось, и жили по соседству! Хорошо, что они заранее, ещё в автобусе, договорились как, кому и что рассказывать. Мирон с Лепилой, так вообще как оказалось, мимо проходили! С ихними биографиями в такие игры играть не рекомендовалось. А уж если сказать кому, что им оружие в руки дадено было, неизвестно чем всё это и закончилось бы! Для капитана, точно уж! Так что, главными действующими лицами и оказались Михаил со Стародубцевым! Ерофей — тот тоже, якобы на охоте был, да подмогнул чем мог! Хитро всё! Вроде как благое дело сделали, а таились, как пацаны нашкодившие. Но видавший виды Вадим Сергеевич, всё заранее предвидел, даже вопросы, которые задавать будут.
Валюшка днём училась, а вечерами сидела с Михаилом, хотя, по правде говоря, особой нужды в этом уже и не было. Брала с собой учебники и пристроившись в уголке палаты у тумбочки, строчила себе в тетрадки, бубонила под нос химические названия и формулы, занималась, одним словом. Её особо никто и не напрягал. Все знали, что она закреплена за одним единственным больным, но она никогда никому не отказывала в помощи. Народу в палате было не много, на шесть коек, четверо болящих, поэтому времени у неё было предостаточно. После того как вся палата ложилась спать, девушка уходила в ординаторскую заниматься там.
Но уже через недельку Мишка сам стал наведываться туда. А что? Длинными, тоскливыми больничными днями, когда и словом не с кем толком перемолвится, чем только не займёшься. Но в основном, сном. Так и проходили дни в борьбе – до обеда с голодом, после обеда со сном! А ночью повадился Михаил бодрствовать. С лёгкой руки девушки, пристрастился он читать. Честно говоря, в прошлой жизни, Мишка любил читать. Просто потом, бытовые проблемы и Змей Зелёный, Подколодный, вытеснили книжки из его жизни. Теперь же, поначалу, перечитал он все Валюшкины учебники, понятное дело, всё что смог понять, конечно. Ну, картинки само собой — были самое интересное! Но как только они заканчивались, принимался он читать то, что было под ними написано. Но от тех книжек только жрать хотелось – технология приготовления продуктов – не самое интересное чтиво! Но — втянулся. Что непонятно было – спрашивал. Постепенно вопросы и ответы переходили в долгие разговоры. А как только заикнулся Николаю Петровичу – так тот сразу принёс с десяток интересных книг, да таких, что не в каждой библиотеке найдёшь! Вот уж где Мишка отвёл душу, перечитывая своего любимого Джека Лондона! А как добрался до Майн Рида, спать вообще перестал! Даже Валюшка стала обижаться:
— Мишка! Ты на меня совсем внимания не обращаешь! Я с тобой битый час уже разговариваю, а ты как попугай, только головой киваешь! Я то думала, ты пришёл сюда меня развлекать, а ты уткнулся в свою книжку и на меня ноль внимания! А ну, заголяйся болезный, укол тебе сейчас ставить буду!
— Всё, всё, сестричка мелосердичка! Не вели казнить! Пожалей ты мою шкуру, она и так вся насквозь дырявая!
Кстати о шкуре! Несколько дней назад в гости пожаловала целая делегация коренного населения! Вот такого никогда не случалось в больничных стенах, ни до Михаила, ни после – рубь за сто! Пришло несколько охотников – промысловиков, во главе с Ерофеем! Когда они ввалились в больничные коридоры, у врачей случился настоящий шок! Как они ещё догадались свои кухлянки на улице снять, да собак там оставить? – Вообще уму не постижимо! Если бы они ещё трубки со рта вытащили – цены бы им не было! Сморщенные, иссушенные морозом лица, национальные одежды, трубки во ртах! А запах! Какой запах пошёл от них по чистым, продезинфицированным коридорам! Пять человек, один за другим, шаг в шаг, как по звериной тропе, прошествовали аборигены к Михаиловой палате, мимо остолбеневшего персонала! Первым шёл Ерофей, неся большущий куль в руках,
— Здрастуй, Мишка! — Ерофей остановился посередине палаты, опустил свёрток на пол и принялся его разворачивать без долгих слов. Остальные, аккуратно встали возле двери, стараясь не мешать.
Михаил в полном непонимании, привстав с кровати, смотрел на вошедших:
— Ремкылин етги! – по очереди произнесли они.
А Ерофей быстрыми движениями, сорвал удерживающую тесёмку, и взору всех предстала раскатившаяся почти во весь свободный пол палаты, медвежья шкура!
Михаил сидел на кровати в остолбенении, не зная что надо сказать или сделать! Вошедшие, дождавшись когда шкура полностью распрямится, сели вокруг неё, чиркнув спичкой раскурили погасшую трубку Ерофея, и беря её по очереди в руки, делая затяжку, влаживая её ненадолго в оскаленную медвежья пасть, повторяли те же самые слова:
— Ремкылин етги!
Никто и не заметил, как за этими действиями следил подошедший главный врач отделения, немолодой уже человек, своей сухостью и живостью не раз напоминавший Михаилу охотника промысловика. Только вот обличьем он был настоящим, русским. Подождав, когда трубка обойдёт всех сидящих, он сел с ними в круг, принял её из рук последнего, также затянувшись, аккуратно передал её Ерофею и неожиданно для всех заговорил с охотниками на незнакомом для остальных языке! Разговаривал недолго. Все поднялись на ноги, по очереди подходя к Михаилу, прощаясь, произносили одно и то же: — Аттау!
Последним уходил Ерофей. Он на правах старого знакомого обнял Мишку, похлопав по плечам, и пошёл на выход.
— Ерофей! – окликнул он его, — ты хоть объясни мне, что это было?
— Дух медведя пришёл к тебе! Он будет тебе помогать! В жизни, в любви, в охоте! Ты настоящий мужчина! Аттау – до свидания!
Хлопнула дверь, стихли лёгкие шаги по коридору. Все в палате молчали, не находя нужных слов прокомментировать увиденное. Главврач молча подошёл к окну, приоткрыл его на несколько минут, проветривая палату и закрывая окно, пояснил:
— Сейчас придёт старшая медсестра, Жанна Алексеевна, попадёт и мне, и вам! Интересно, а кто вообще пустил в больницу охотников? Хотя я бы с удовольствием посмотрел на того, кто бы их не пустил! – тут же сам засмеялся он,
— Я этот народ знаю, — продолжал врач, — несколько лет мотался по тундре и стойбищам простым доктором…Да…если уж эти люди признались в дружбе – это дорогого стоит! Но, шкуру эту, нужно отсюда унести. Я распоряжусь. Вы, Михаил, можете друзьям сказать, чтобы они её забрали у кастелянши, или дождаться выписки и забрать её самому. Но я сомневаюсь, что это вам будет удобно. Шкура объёмная и тяжёлая, а вам первое время придётся пользоваться помощью и в передвижении, и переноске тяжестей. Вот так вот. Всё понятно? Ну и ладненько. С удовольствием вспомнил былое! Аттау! — рассмеялся он и тоже пошёл по своим делам, намеренно стараясь подражать походке таёжного охотника, идущего по лесу!
Соседи по палате, еле дождавшись пока врач ушёл, принялись рассматривать подарок, обступив его со всех сторон и поглаживая руками, и даже обнюхивая! Трогали руками острые клыки, торчавшие из приоткрытой пасти, прикасаясь к искусно выполненным бусинкам глаз, теребя уши, стоявшие торчком. Наконец пришла сестра – хозяйка, присланная врачом, скатала шкуру, которая казавшись просто объёмным свёртком в руках охотников, оказалась громадным кулём в её руках! С большим трудом, протиснувшись в дверь, она унесла дорогой подарок и тут уж соседи по палате, всерьёз взялись за Михаила, требуя рассказать медвежью эпопею!
Пришлось выкручиваться. Рассказать рассказал, опуская подробности, особо никого не выделяя, просто как незаурядное событие.
За окном послышался громкий звук работающего двигателя, в котором Мишка без труда узнал Близнюковский бензовоз! Ура, Юрка приехал! Уж кого – кого, а своих ребят, из гаража, Михаил ждал с особым нетерпением! Только — только успел разгладить торчком стоящие волосы, как распахнулась дверь и на пороге появился вечно неунывающий Близнюк, вместе с женой Натальей и подружкой Юлькой!
— Здорово, Мишаня! О, да ты ни фига себе, лицо наел! – с места в карьер начал шутить Юрка,
— А то! Кормят здесь, знаешь как? В четыре руки! Моих две, да медсестричка – кормилица! Вот боюсь, мне на работу выходить, а я и в кабину не влезу! – не отставал от него сам Михаил!
Подскочившие к нему девушки обчмокали его со всех сторон! Юлька — та вообще, как взяла его за руку, так и не отпускала, примостившись на краешек кровати. Наталья сразу стала доставать из сумки привезённые разносолы – маринованные грибочки, вяленое мясо, шоколадные конфеты, зефир, неизвестно каким образом оказавшийся у неё в закромах – даже для Магадана, чудо из чудес!
— И вы туда же! – счастливо смеялся Михаил! – Ребята, как я рад вас видеть! А Михалец где? Чего с собой не взяли?
— Мишаня, кабина ж не резиновая! Мы и так подвиг совершили, втроём к тебе приехав! Девчонки молодцы! Представляешь, сутки сиднем высидели! За всю дорогу ни единой жалобы! Ну, обратно я их на рейсовый посажу! Как зальют меня под пробочку, я ж суток двое тащиться буду. А Михалец не сегодня — завтра тоже у тебя будет, слёт у них комсомольский в городе. Вот кстати, Мишаня, как бы нам с барышнями, с Козиным познакомиться? Это возможно? Ты рассказывал мне, что был у него в гостях, а моя Натаха мне не верит, говорит: — Кто такой Козин, а кто вы? Он знаменитость, а вы – простые работяги! А? Миха, поможешь?
Спрашивать ребята спрашивали, а вот отвечать не давали! Да и как отвечать с набитым ртом! Соседи по палате со смеху покатывались, глядя на Михаила! Одна за руки держит, второй зубы заговаривает, а третья едой пичкает! А Мишка, как краб на солнцепёке – лишь глазищами вращает! В разгар угощения дверь вновь открылась, и в палату вошли Светлана с Раймондой, с Раечкой то бишь, как просил называть её Валерка! Гром среди ясного неба! Мягкий зефир, гранитным куском, якорем, встал посредине горла! В руках у девушек тоже был баул основательных размеров, и даже букет свежих гвоздик! От внимательного взгляда Светланы, конечно же не укрылось то, что Юлька держит не отпуская Михаила за руку, но она, как истинно армянская женщина не показав вида, что ей это не совсем приятно, тем не менее решительно раздвинув сидевших мальдякских друзей, подошла и поцеловала Мишку в губы! Отчего у Юльки кровь кинулась в лицо, и она сразу стала ярко пунцовой! Но руки не отпустила! Михаил сразу почувствовал, как вспотели её ладошки, но что он мог поделать? Попытался незаметно освободить руку – да куда там! Не тут то было, Юлька ещё сильней сжала пальчики! Следом за Светланой, к Мишке кинулась целоваться Раймонда, Юрка аж поперхнулся!
— Мишаня, да ты здесь неплохо устроился! – с нескрываемым изумлением и со смехом сказал он, а вновь подошедшие, наперебой принялись рассказывать последние новости в городе. Тараторя и перебивая друг друга, перескакивая с новости на новость, передавали приветы от Володи- официанта, музыкантов, Султана, который не так давно заезжал в гости! Они созванивались, и ходили все вместе в ресторан. А то, что Михаил в больнице, им рассказал Талецкий.
— А что, Валерка давно был в городе? – чудом успел вставить свой вопрос Михаил в беспрерывную трескотню кумушек – болтушек?
— Так он и сейчас здесь! — радуясь за приятную новость сказала Светлана, — он на ТЭЦ выгружаться поехал, а потом, сказал, сразу к тебе! А мы, как узнали, ждать его не стали! Вот тут гостинцы в сумке, мы тебе её всю оставим, а ты потом на досуге, рассмотришь всё не торопясь.
— А ты чего молчал? – укоризненно спросил Михаил друга, — брат Валерка в городе, а ты ни слова?
— Да мне не поспеть за твоими подружками! – смеясь парировал Юрка, — это моя следующая новость была! Тут Наташка с Юлькой с едой, тут девчата со своими приветами, а моя очередь в конце оказалась! Валерка сказал, что уголёк скинет, на «пятаке» отметится и сразу к тебе! Он тебе и бандуру твою музыкальную прёт! Говорит, чтобы тебе веселее выздоравливать было!
— Вот молодчина! Надо будет мою Валюшку попросить, чтобы она разрешения спросила у старшей медсестры. Последние слова Михаила произвели эффект разорвавшейся, если не атомной, то уж водородной бомбы, точно! Пальчики Юльки тотчас разжались, брови Светланы взлетели ввысь, стоявшая у окна Раймонда с размаху села на первую подвернувшуюся кровать, а у Наталья глаза округлились! Юркина челюсть оказалась в нижней мёртвой точке!
— У кого? – нестройным хором спросили все сразу,
— У Валюшки, — не замечая оговорки «моей», ответил Михаил. Он до того уже привык к Валентине, что и не заметил, как косвенно признался в любви, — сиделке моей! Да вы ведь знаете её! – продолжал он — Ильи Петровича дочка! Юр, ты ж видел её не раз, она нам обедать приносила, когда мы с Петровичем прицеп ремонтировали!
Как то одновременно все задвигали стульями, повисла неловкая тишина, гости начали шуршать сумками и газетами, собираясь в обратную дорогу. Юрка еле – еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, и то, благодаря своей Наталье, которая не переставая шпыняла его в бочину, подгоняя к выходу и не давая опомниться!
Первыми в дверь вылетели Раиска со Светланой, едва успев попрощаться, следом, сдерживая слёзы устремилась Юлька. Близнюк вывернулся из под Натальиной руки, схватив её в охапку выставил в коридор, а сам, зажимая рот руками, кинулся к Мишке!
— Ну, ты, друган, учудил! Ты чего ж творишь! Вот султан брунейский! К нему целый отряд девок в гости пожаловал, с него глаз не сводят, ручки гладят, в ротик заглядывают, а он выдал – Валечка моя! Ты когда всё успеваешь?! Я то думал он в больнице, раны боевые залечивает, к подвигам трудовым готовится, а он?! Да вы, сударь бабник –с?!
И уже не сдерживаясь, заржал в полный голос! Соседи по палате, оказавшиеся нечаянными свидетелями яростного, шипящего монолога и предшествующему представлению, разразившегося вслед за неловкой сценой исхода гостевого нашествия, тоже закатились весёлым гомоном! Один Михаил, так ничего толком и не понял из сказанного, смущённо теребя край простыни, переводя взгляд с одного на другого, постепенно краснел, начиная с корней волос. Не дождавшись Юрку в коридоре, опять зашла в палату Наталья. Укоризненно глядя на мужа и Михаила, она неодобрительно качала головой:
— Здоровые вы жеребцы, а ума, что у дитя малого! Чего вы ржёте? Плакать надо! Мишка, такую девку обидел! Этих твоих… магаданских… я не знаю, а вот Юльку то за что? Она всю дорогу, только о тебе и говорила!
— Наташенька, милая, да чего я сказал такого? Валентина за мной ухаживает! Её Петрович послал! Лет то ей сколько, знаешь? Семнадцать! Ну, обмолвился! Чего вы?
— Ты бы на лицо своё посмотрел! Эх, кобели вы все! Пошли, Юрий Силантьевич! Сдаётся мне, что и впрямь один ты домой поедешь! Надо найти девку срочно, как бы она глупостей не натворила! Пока, Мишка, завтра забегу ещё разок. Сегодня надо ещё по магазинам пройтись, заказов много, а завтра пока Юрка грузиться будет, постараюсь заскочить к тебе!
— Пока, Мишаня! – подошёл пожимая руку Близнюк, нежданно – негаданно угодил я вместе с тобою в кобели – разбойники! Чего передать то Юле Николаевне? Чую я, что накрылся медным тазом, наш поход к Козину…
Следом за гостями на перекур потянулись и соседи по палате. Михаил лежал в одиночестве и никак не мог взять в толк, как же так получилось? То, о чём длинными, длинными ночами думал, как о запретном, не смея даже сам себе признаться в мыслях, вырвалось в разговоре с друзьями?
Юрий и Наталья, торопясь, почти бегом, выскочили из здания больницы, прямо под пронизывающий холодный, морской ветер. Больница стояла на самом верху одной из сопок, на которых раскинулся город. По прямым улицам, завиваясь в бесчисленные снежные спирали, неслись несформировавшиеся сугробы, больно ударяя по глазам нерасторопных зрителей. За домами было поспокойней, сюда снежные косы не доставали.
Ветром заносило уже обычный снег, который падая на разгорячённое лицо Юльки, стоящей прижавшись спиной к зданию, превращался в мокрые потёки на щеках, стекая по лицу и попадая на губы, был солёного вкуса. Немигающий взгляд был устремлён в прошедшую осень, где ей было так хорошо…но так недолго… И прикушенная губа болела точно также, как после ихней, с Михаилом ночи…только тогда не так болело сердце! Боль любви несравнима с болью утраты…