Кузницы, как таковой, у дорожников не оказалось, поэтому снятое водило обставили паяльными лампами и принялись нагревать повреждённые места, чтобы потом кувалдой попробовать выровнять. Работа эта тяжёлая, грязная и неблагодарная. Уже время к обеду, а сдвигов ощутимых и видно не было. Михаил с Валерием всерьёз стали рассматривать поездку в родной гараж, или за подмогой, или за новым дышлом. Дорожники оказались ребятами толковыми, понимали всё с полуслова, но специалистов по работе с металлом среди них не было, потому и пользы от них было маловато. В очередной раз, нагрев непокорную деталь и обработав её кувалдой, мужики пошли по своим делам, а ребята во главе с Баяном, уселись на перекур. У обоих к этому времени были обожжёны руки, а Баян и ходил уже боком, скорчившись от боли в спине, сказалась работа молотобойцем. Валерий в сердцах бросил окурок на землю:
— Ерунда всё это, надо пока ещё время есть, смотаться в гараж на Широкий, там стоит старый трал, с него снять эту железяку! Сам прицеп там гнилой, а чего дышлу будет, оно нормальное.
— Это ты меня или себя уговариваешь? – спросил Михаил, — я и сам вижу, что ума мы ему не сможем дать. Уже все руки оббили, а ему хоть бы что. Не прогревается металл! Эх, сейчас бы кто нибудь, летел на вертолёте в сторону Сусумана.
— Ага, такой маленький вертолётик, с шашечками таксистскими на борту! Мы б руку подняли, он – раз и приземлился:- Куда желаете? В Сусуман? – Рупь двадцать!
— А чего! – поддержал разговор Баян, — мы как то с семьёй в отпуск летали, я в Москве подхожу к таксистам: кто поедет? А они на меня посмотрели небрежно, видимо им мой прикид не понравился: Дядя, а денег у тебя хватит? Это не троллейбус! А я им: — «Пацаны, на сутки машину арендую»! И пачку денег вытаскиваю. Во, лица у них повытягивались! И чемоданы сами в багажник загружали. Я потом куражился пока не надоело, гонял его по Москве, как сявку, часов двадцать, даже в магазин за хлебом ездил, а….
— Тихо! Слышишь, что это? Как будто что то трещит?
— Ага…, точно, дырчик с перевала спускается. Наверное кто то на рыбалку едет. Здесь, говорят, хариус на пустой крючок ловится!
Ещё на верхней петле перевала не осела пыль, а в ворота дорожной дистанции вкатывалась мотоциклетка, доверху гружёная пассажирами. Три человека в запылённых шлемах и очках, сзади к коляске были привязаны мешки. Торчали во все стороны, то ли удочки, то ли сачки. Рыбачки громко кричали друг другу, но из за трескотни мотора, сами себя слышали с трудом, зато во всей округе всполошили всё собачье население! Лихо подкатив к расположившимся на ремонт водителям, мотоцикл громко стрельнув, наконец то замолчал.
Из клубов пыли, которую они приволокли с собой с самой трассы, как в детской считалке про месяц и туман, появился кучерявый, богатырского сложения Санька Шашаянц! Кувалда выпала из рук Михаила, а окурок проглоченной папиросы, стремительно заскользил вниз по пищеводу! Вторым, выпавшем из клубов пыли, оказался сам наездник этой погремушки. Сняв с головы очки и шлем, он чудесным образом превратился в Лёвушку Восканяна! Теперь настала очередь икнуть Валерку Талецкого…
— Чур меня! Чур! Только он хотел осенить себя крёстным знаменем, как раздался, гром среди ясного неба, вернее будет сказать из мотоциклетной коляски:
— Три креста, в Бога, душу, мать! Что вы все вылупились друг на друга! Мне кто нибудь поможет выбраться из этой чёртовой инвалидной коляски? Армяны! Потом своё «сиртаки» плясать будете! Сашка, ё калэ мэнэ! Куда ты пошёл? Я что, сам из этой колымаги выбираться должен? Где моя нога? Куда вы её привязали, образины нерусские? Где моя обещанная вторая бутылка? Вы мне всю требуху растрясли! Кто обещал ехать плавно, как судно на воздушной подушке?
Кряхтя и ругаясь, появился третий пришелец, Илья Петрович Трегубов, собственной персоной: — «Ну что, мазурики, не ждали? Сашка, давай мою ногу»!
Скинув с себя брезентовые куртки, защищавшие их от пыли, Санька с Лёвчиком, бросились помогать Илье Петровичу, который без отстёгнутого протеза, никак не мог вылезти из коляски. Картина, представшая перед ничего не понимающими Михаилом, Валерием и Баяном, могла бы служить иллюстрацией к любому из произведений, где описывается гром среди ясного неба! И впрямь, небо было без единого облачка, воздух дрожал и звенел от солнца и комаров! Только что ничего не предвещало бури, и вот, на тебе – шум и грохот!
— О, а это кто? Гармонист? Тьфу, баянист! Да, ладно, не строй рожу, думаешь не узнал? Чё ты скривился, как тень на плетень! А, это ты улыбаешься так? Щас, я ногу пристегну, я вам всем и покажу и расскажу, где тут во поли берёзка стоять будет!
— Ты чего раздухарился, старый кишок? Нет чтобы по людски поздоровкаться, он орёт, как белуга на нересте! Ты то чего здесь оказался, дух дыма и огня? Никак на рыбалку тебя, старого пердуна попёрло, как горбыля на перекат? Чё ты зенки вылупил, образина, думаешь ты один лаяться умеешь?
— Во, да это ж Борька! Братан! Ну чего ты так ругаешься?
— А ты? Вылазь из ковра самолёта, знакомиться будем!
— Мужики, а я что вам говорил, нас примут здесь с распростёртыми объятиями! – Илья Петрович наконец то выкарабкался, не без помощи своих молодых попутчиков, из транспортного средства, пристегнул деревянный самодельный костыль-протез, отряхнул с себя пыль, насколько это было возможно, пригладил распустившиеся по ветру шикарные казацкие усы и крякнув, распростёр свои объятия:
— Мишаня, сынок, здравствуй!
Еле сдерживая хохот, Михаил степенно подошёл к Петровичу и протянул руку:
— Здравствуй, дядя Илья! Какими судьбами?
В наступившей тишине было слышно, как один из наглой комариной стаи, вгрызается в чью то плоть. Секунда… две, три и неудержимый хохот нескольких лужёных глоток, перекрыли все звуки на расстоянии нескольких километров!
Вдоволь насмеявшись и вытерев проступившие слёзы, поздоровались по людски, со всеми реверансами и кникенсами. Пошёл по кругу знаменитый Трегубовский портсигар с «Герцеговиной Флор». Кто и за какие деньги, снабжал Петровича таким деликатесом, никто не мог выпытать у него уже не один год.
— Ну, рассказывайте, молодёжь, как вы докатились до такой жизни? – спросил Петрович, удобно устраиваясь на вежливо подставленной ему скамейке.
— Да всё просто, дядя Илья. На гребешке Лашкалаха дорогу «Татре» уступали, сдавали назад, сложились в ножницы.
— И всё?
— Ну, почти всё. А как вы сюда попали, расскажете?
— Да мы то расскажем! Сань, давай ты, а я пойду погляжу, что они там намастырили. Лёва, помоги подняться.
— Да пойдёмте все вместе, — Михаил тоже пошёл к разбросанным инструментам: — Саш, ну не томи!
— Да тут полный цирк получился. Ночью меня сторож с ЦРГО разбудил, прибежал, стучит в дверь как очумелый:
— Там наши ребята с перевала «ушли», срочно помощь требуется! Ну, я ноги в руки и в цех. Там парнишка молодой на «Татре» Берелёхской. Рассказывает, что вы его спасали, а себе прицеп ломанули, надо срочно делать! Из вашего разговора он услыхал, что у нас есть такой Илья – Левша, но так как ночь, где искать, не знает, он сторожа и отправил на поиски. А Петрович уже второй день «калдырит», уж не знаю по какому поводу.
Он сторожа как попёр, думал что тот пришёл его на работу звать! Вот тётя Зина и послала его ко мне, а сама сказала, что Петровича пока соберёт в дорогу. Она тётка умная, сразу поняла, что вы куда то вляпались и вам помощь нужна. Этот парнишка хотел нас сам везти, но мы решили своим ходом. Какой-то он заполошный, попёр в свою автобазу, хочет организовать ребят, трубы упавшие доставать. А пока мы беседовали у нас под окнами, Лёва проснулся, видать мы шумно обсуждали план вашего спасения. Вот он и предложил, на его «Панонии», якобы на рыбалку, к вам и ломануться! У Петровича сегодня ещё день в запасе есть, тётя Зина сказала, что ему Цыганков три дня дал. Мы с Лёвой забежали к Стародубцеву, ситуацию объяснили, что бы он пыль не поднимал, а к утру мы пообещали вернуться! Так что, показывайте ваших рук творенье!
Они уже стояли у разбитого «корыта», Петрович внимательно осмотрел изуродованную деталь, заставив ребят несколько раз перевернуть её вдоль и поперёк.
— Да…, ну ладно, чего уж! Давайте, распрягайте, хлопцы коней!
— Ну скажи, дядя Илья, сможешь горю помочь?
— Разве это горе, сынки? Вот в горле у меня просыхать стало, вот это горе! А тут… Санька, доставай инструмент! Борис, пока ребятишки поклажу распакуют, пошли по рюмашке хлопнем! А то мы с тобой, как то сухо встретились, наорали друг на друга! Пойдём, дружбан, пойдём, вон присядем на пенёк, держи вот фляжечку, ты помнишь, какую настойку моя Зинуля делает? Помнишь, чертяка! Эх, Бориска, вот видишь, видимся друг с другом и то не по людски, не в радости, а по необходимости! Видимо и сдохнем на этой работе! Рассказывай, как детишки! У тебя один, двое? Что то я запамятовал.
— Двое, Илья. Одна наша, а одного взяли мы с моей Ноной.
— Как взяли? С приюта?
— Нет. Напарник у меня был, может помнишь, Сева Швед?
— Который на переправе Сеймчанской утонул?
— Ну да. А через полгода и жёнка его в петлю полезла! Дура баба! Всё ходила, плакала, плакала. У них же пацанчик был, взросленький уже, годков пять ему тогда исполнилось. Они с нашей Светкой попрыгушкой, уж так хорошо ладили, всё время вместе играли, как две подружки. Вот и в тот раз, привела его к нам, посидела поговорила с Нонкой, меня дома не было, я в рейсе был, а потом пошла домой и удавилась! Кинулись её уже по вечеру, когда дитё надо было домой отправлять, а её всё нету! Пришли к ней, а она висит! Вещички все пацанячьи собрала, в узелок, всё в аккурат, и записка, не могу я мол без Севки, пойду к нему. Они ж вместе, ты помнишь, лет двадцать, всё она за ним по лагерям ездила! Ну пока суть да дело, ребятёнок у нас и жил. А потом, уже когда решили в приют отдавать, мои девки и давай реветь в голос:
— Не отдадим! Пусть у нас живёт!
— Да пускай, я что против что ли? Моей то, рожать уже когда? Старая кобыла, а я ещё парнишку всё одно хотел! Вот сейчас хоть фамилия моя останется на земле, а не только колышек с надписью на погосте. Усыновили мы его. А у тебя как?
— Да то же, двое! Валька и Петька! Ну, мой один то, довоенный, Петька, а вот Валюшку, Бог уже после войны дал. Нежданно – негаданно. Да ты ж их видел их, году в пятьдесят четвёртом, а? Забыл?
— Не! В пятьдесят пятом! Мы тогда с тобой День победы вместе отмечали.
— Точно! Живы — здоровы, чертяки! Собираются уезжать, на «материк». Учиться поступать. Говорю им – вам что, в Магадане места нет? И Пед, и Мед, и техникум горный. Нет, заладили — на «материк»! Ну езжайте, говорю. Пока у стариков ещё сила есть, пущай там погуляют! Петро, он больше по строительству, он и у нас, в «колхозе», в стройгруппе работает, а Валька, та больше по торговой части. Всё в продавцов в детстве играла, а потом — как каникулы, так то в столовой, то у нашего «грузина» в лабазе крутилась. Школу заканчивает. Не знаю прямо, что у них на уме? Да пусть катятся, уже вымахали, самим пора детей заводить, а здесь с кем?
— А ты сам, не думаешь, на «материк» валить?
— Одно время даже очень серьёзно думал. Зимой. А как весна наступает, так все думки, как зимний снег и сходят на нет. Привыкли мы с моей Васильевной уже к этим местам. Ну вот только ежели попрут меня с работы за мои выходки! Ну что, Сашка, распаковал ты там мои причиндалы?
Ребята уже давно повытаскивали из мотоциклетного прицепа имущество Петровича, которого оказалось несметное количество! Ломы, монтажки, оправки, бензорез и многое другое, которое посчитал необходимым взять с собой, неугомонный сварной.
— Ты, Борис, теперь уж не обессудь, не мотался б ты под ногами, сейчас мы с Сашкой поработаем! А вы с Лёвой пойдите рыбки надёргайте — надо будет предъявить начальству!
— И то! Левон, пошли и впрямь закинем пару раз! У меня в машине есть леска и крючки, а удилище срежем.
На Севере летом определить время «на глазок» порой бывает очень затруднительно. Солнце до позднего вечера не сходит с небосклона. Работа спорилась, шумел бензорез, грохотала кувалда, никуда было не деться и от вспомогательного материала, который разносился по близлежащим окрестностям в виде очень популярных в отдельных слоях населения словах и выражениях. Нет, нет и «песняк» прорывался сквозь стук и грохот. Так вот под с помощью «Гоп со смыка» и вездесущей и простой Божьей матери, творилась история! Дорожники только головами покачивали, видя энтузиазм молотобойцев Михаила с Валерием, которые нет – нет, да и подменяли Саньку Шашаянца! А вот Петровича подменить было некому, но он и как будто и не уставал вовсе. Попевая, покрикивая на подручных, он был в центре огня, стука и дыма. Забытый портсигар сиротливо лежал возле нетронутой бутылки со спиртом — некогда!
Обиженные невниманием комары, казалось тоже плюнули на этих сумашедших, которые голые по пояс, блестящие от пота, только поглядывали друг на друга, понимая с полуслова. Полчище комаров, покружив над занятыми людьми и обескураженные таким к себе отношением, хотели уж было лететь на покой, когда услыхали в орешнике, по над речушкой, голоса рыбачков, оживлённо обсуждающих очередную поклёвку. Вот она- добыча! «Все туда!» — прозвенел клич, и армада кинулась на рыбалку.
Солнце, видимо, и само немного уставшее от бесконечного пути по небосклону, решило отдохнуть, и пропало с горизонта. Лишь на несколько минут, но в природе, как будто щёлкнул выключатель, переключив освещение с основного на резервный. Световой день продолжался, и солнце уже опять показалось, но уже в вечернем кокошнике. Комарьё пошло в «последний и решительный», звуки загустели, смешиваясь с обострившимися запахами. По распадку потянул лёгкий ветерок, благодарная листва тут же откликнулась еле слышным шёпотком.
— Петрович распрямился и потянул носом:
— Эка! Глянь, никак вечереет! Ну и славно, вовремя управились!
Выключив горелку бензореза, покачнувшись от усталости, тем не менее аккуратно повесил шланги на кронштейн прицепа:
— Всё, мужики, шабаш! Концерт окончен. Я присяду, а вы организуйте подсобников, давайте цеплять железяку на место! Хорош там рыбу пугать, можно подумать, что то поймали! Сунув в рот два пальца, он залихватски свистнул с разбойничьим переливом!
— Баян, Лёва! Ком на хауз! Арбайтн надо, мало – мало! Яволь?
Рыбачки спешно появились из зарослей. На свежеоструганном прутке, они с гордостью несли с десяток рыбин. Голец, хариус и ещё какая то горная, водяная живность, свежо и влажно блестела чешуёй. Петрович только смущённо хмыкнул, молча покрутив и без того закрученные усы. Через час работа была закончена. Зацепили тягач с прицепом. Если бы не свежие, как ожоги, рубцы сварки, несведущий человек и не угадал бы в отреставрированном творении, смятый и покорёженный кусок металла!
Собирали инструмент уже не так быстро, как выгружали, сказывалась усталость. Пока ребята упаковывали мотоцикл, Петрович умылся и с Баяном уже шуршали съестными припасами, накрывая на стол. Подошёл бригадир дорожников, внимательно осмотрел работу. Только покачал головой, не говоря ни слова, ушёл в своё хозяйство. Через минуту вышел с банкой краски в руках. Также молча подошёл к автомобилю и принялся красить. Освежённое чёрной краской водило, вообще стало, как новое.
— Бугор, давай к нам! – окликнул его Баян, — угостись, чем Бог послал!
Особо не кочевряжась, бригадир степенно подошёл, вытирая руки: «Знатный сварной у вас!» И уже обращаясь к Петровичу:
— К себе не зову, догадываюсь, что такого спеца только дурак с работы отпустит, но на всякий случай: вдруг на работе нестыковки будут, можешь не сомневаться, я тебе всегда буду рад!
Илья Петрович только улыбнулся в прокуренные усы, налив в кружку спирта протянул бригадиру:
— Будем здоровы!
— Валерий, Михаил, давайте кушайте плотнее, вам ещё ехать, вы особо хавальники на пузырь не открывайте!
— Нет, нет, дядя Илья, мы и не думали!
— Вот и славно, а мы будем пить и думать, думать и опять пить! Наливай, Баян! Саня, Лёва, вы уж тоже не обессудьте, мы со старыми товарищами «накатим» грамм по 300, и в дорогу! А вам я дома такой наливочки дам, пальчики оближете! Нам к утру обязательно надо быть дома, но часик — другой то у нас есть? Борис, я думаю, ты только утром тронешься? Тебе в какую строну?
— Да я на «вертушках», Илья. С углём иду, на Устье у меня наряд. Прицеп я там прошлым рейсом бросил, поломка была.
— Ну и славно. В центральной котельной, бригадиром Стас Лукин работает, если не помер ещё. Привет ему от меня! Можешь даже порожняком сгонять, всё равно фактуры отметит как надо!
— Что ты раздухарился, Илья? Можно подумать ты по этой дороге «гоцаешь» уже двадцать лет, а не я!
— И то верно. Ну, давайте ещё по одной, на дорожку, и ребятам пора! Давайте, Мишаня, Валерик!
Попрощались быстро, все слова были лишними, у Михаила щипало в носу и чесались глаза, наверное дым от костра попал… Пока ребята прощались со сверстниками, Илья Петрович, походкой лёгкого фокстрота продефилировал к мотоциклу, выдернул из коляски ещё одну авоську:
— Миха, это тебе от Васильевны, тут она кое что насобирала, когда узнала, что к тебе в гости еду, в дороге пригодится! Всё, всё, езжайте!
«Краз», как застоявшийся конь, резво взял с места, погромыхивая на ямах и ухабах, машина выехав с дорожной дистанции, пошла на подъём. Сразу за посёлочком начинался другой перевал, «Гаврюшка». Карабкаясь наверх сопки, дорога поднималась всё выше и выше над местом вынужденной остановки и скоро уже дым от костра стал не виден. Ребята ехали молча, погруженные каждый в свои думы. Прерывисто вздохнув, Михаил сказал, как выстрелил:
— Господи, люди то какие! Каждому при жизни памятник поставить можно, а чего они кроме лагерей и работы видели? Разве только войну…