-У-у-у!.. – с неопределенной интонацией протянула Санька, подцепив носком кроссовки серый влажный песок и закинув его в мутную воду Эмтыгея.
— Вот-вот, — подтвердил Захар, скептически разглядывавший подтопленные берега вспученной паводком реки. Обычно хрустально чистая, сейчас она была желто-бурой со свинцовым отливом из-за низкого, облачного неба. И еще более беспокойной, чем всегда. – Не к добру наша затея. Воды слишком много.
— Не боись, прорвемся! – бодро откликнулся Георгий, уже вытаскивая из кузова рюкзаки, лодки и тару под ягоду. Ему споро помогали жена Света и дочь-студентка Марго.
— Уверен? – все еще сомневался Захар. – В прошлый раз воды было гораздо меньше, и то на обратном пути с лодками намаялись.
— Говорю же, нормально все будет. Выберемся как-нибудь, — отмахнулся Георгий и принялся командовать парадом: — Девки, разбирайте сапоги! Светка, бери насос, иди лодку качать. Николаич, — обратился он к водителю, который по убитой вдрызг проселочной дороге привез этим утром компанию к реке, — спасибо тебе. Возвращайся за нами к восьми вечера.
— Не поздно будет? – прищурился Николаич.
— Не-е. В самый раз. Если раньше вернемся, подождем здесь, порыбачим. Снасть с собой.
— Договорились.
Грузовичок рыкнул, разворачиваясь, метнул в придорожную траву веер гальки и мокрого то ли от вчерашнего дождика, то ли от утренней росы песка и скрылся в тальнике.
— Чего стоим, кого ждем? – привел Захар в чувство Саньку, все еще смотревшую вслед укатившей машине, и направил указующий перст на насос-«лягушку», присоединенный шлангом к лодочному клапану. – Вперед!
***
Санька сидела на носу лодки, поджав под себя ноги. Голенища раскатанных болотников больно врезались под коленками и натирали, но она не обращала на это внимание, целиком растворившись в созерцании разворачивающейся, как в кино, картины мира.
Река в этом месте была широкой, матовой, гладкой от берега до берега и странно молчаливой, без малейшего всплеска или тоненького пения на перекатах, в топляке. Лодку совсем не качало.
«Удивительно, — размышляла Санька. — Если смотреть только на воду, создается иллюзия, что мы стоим на месте. А если посмотреть на берег… Ух ты! Вот это скорость!»
Панорама убегающих вверх по течению берегов – то низких, с подступающим к самой воде лесом, то высоких, обрывистых, с торчащими врастопырку корневищами лиственниц — разворачивалась с потрясающей быстротой. Только дальние округлые сопки, видимо, польщенные нечастым в здешних краях людским вниманием, мешкали, топтались на месте, поворачивались зелеными боками так и эдак.
Плавный поворот реки – и впереди по левому борту показался исполин-утес, взрезающий речные струи мощной каменной грудью. Эмтыгей здесь злится, рокочет в давнем и тщетном стремлении сломить преграду…
С первой лодки помаячил рукой Георгий: грести к правому берегу, чтобы не угодить в стремнину, ярящуюся у скал. Захар поспешно шевельнул веслом.
— Красиво как! – обернулась к нему Санька.
— Не нравится мне эта красота, — насупил брови Захар.
— Чего так?
— А ты разве не видишь?! – прорвало его. — Ни одной приличной косы на реке! Все под водой. Как мы назад возвращаться будем? С полными лодками? Да по такому течению?
— Ну, Георгий же сказал, что-нибудь придумает. Он эти места хорошо знает, — беспечно пожала Санька плечами и вернулась к наблюдению за рекой, которая за утесом казалась еще шире.
Из первой лодки донеслось разудалое:
— «Прощайте, скали-исты-ые го-оры, на подвиг отчи-изна зовет!»
«Георгия тоже проняло!» – ухмыльнулась про себя Санька.
— «Мы вышли в открытое мо-оре, в сур-ровый и дальний похо-од», — подхватил песню Захар, и теперь уже два сильных, спетых мужских голоса отражались от воды и отлетали далеко в сопки, сея панику в рядах местной живности.
— «А волны и стонут, и пл-лачу-ут, и плещут на борт корабля-а»…
***
Дважды они приставали к узким галечным полоскам. Дамы разминали затекшие ноги, кавалеры углублялись в лес в поисках черной смородины, но возвращались без результата.
— Мало. Объемы непромышленные, — выносил резюме Георгий, катая в ладони крупные, в сизом налете горошины. – Плывем дальше.
На третий раз они причалили к большому острову. С одной стороны его омывала неглубокая тихая протока, которая, судя по сплошной полосе прибитого к берегу завала из огромных, облизанных волной стволов и мелкого речного мусора, еще совсем недавно была буйной, и даже бешеной – такой же, каким в настоящий момент выглядело основное русло Эмтыгея с другой стороны острова.
Беглый осмотр подтвердил: смородина здесь есть, и черная, и красная, но в каком виде! Кусты потрепаны, измяты, как будто по ним асфальтовый каток прошелся. Жирный, остро пахнущий речной ил облепил внизу стволы деревьев, нижние ветки смородины, а сочную и высокую некогда траву и вовсе погреб под собой, уложив ее, подобно девичьим косам, по течению порезвившегося вволю речного потока. Принесенный паводком валежник, напротив, расположился на острове в живописном беспорядке.
Уровень воды можно было безошибочно определить по наличию ягод на кустах: там, куда она не дотянулась, стебли провисали под тяжестью рясных гроздьев, где похозяйничала – там даже листья не уцелели, а если и уцелели, то изжеваны в мочалку.
Санька, приоткрыв рот, смотрела на разор и пыталась представить, что тут творилось. «Да уж, стихия… Как еще весь остров не смыло в тартарары. Хорошо, что нас здесь не было в тот момент».
Сквозь тучи, впервые за несколько дней, блеснуло солнце, и мир преобразился, перестал быть неласковым, зловещим. Ярко-розовым, пуская зайчиков по листьям, загорелись роскошные подвески красной смородины, веселее защебетали птахи, и даже поверженные грозной стихией стволы в заломах заперемигивались отраженными водой светлыми бликами. Жить можно!
Оседлав ближайшие к реке бревна, добытчики наскоро перекусили, разобрали ведра, баллончики с репеллентом и разбрелись по острову.
Послышались гулкие удары первых пригоршней смородины о пластиковое дно посудин, которые становились все тише, тише, и вот в естественный фон нескончаемых переговоров леса и реки вплетаются лишь редкие негромкие фразы («Марго, сюда иди, здесь поляна хорошая!»), чертыхание сквозь зубы попавшего ногой в вымоину Георгия, «выстрел» лопнувшей под чьей-то подошвой палки да шуршание по упругим веткам Захаровой «непромокайки»: он по своему обыкновению сперва всю округу пробежит, выберет место посимпатичнее и только потом начнет сбор.
***
Санька мышой затаилась в центре большого куста. Стараясь сильно не переминаться, чтобы по неуклюжести своей не перевернуть ведро, она приподнимала левой рукой ветку и, держа ее на весу, обирала богатые гроздья правой. Потом – соседнюю ветку, дальше – следующую…
Машинальная работа располагает к размышлениям, и Санька размышляла. Обо всем сразу. О разнообразии всего живого: казалось бы, смородина – она и есть смородина. Но взять смолистую «горняшку» или садовую глянцево-антрацитовую аристократку – на них островная, охта, мало похожа, и видом, и вкусом.
Разве что запах – неповторимый, пряный – выдает родство. У Саньки он неизменно вызывал в памяти ассоциативный ряд: детство, сомлевшая на полуденном солнцепеке бабушкина деревня, стрекот кузнечиков, малосольные огурцы в кадке под укропом и смородиновым листом…
Думала она о медведе, чьи лапы оставили четкие отпечатки на наносном илу. Совсем свежие, между прочим. Где он сейчас? По каким таким медвежьим делам шатался по острову? Ветку вон поломал, увалень…
А как этот остров живет зимой? Не одиноко ли ему, затерянному в заснеженных сопках? Даже с рекой не поспоришь — спит она, скованная лютой стужей. Зато, наверное, какой бурной радостью наполнена их встреча по весне, когда, круша и перемалывая в кашу ледовый панцирь, Эмтыгей стряхивает с себя сонное оцепенение и спешит проверить свои владения до самого Аян-Юряха: все ли на месте, все ли при деле, и с новой силой пробует на прочность каменный прижим.
Вот, кстати, о прижиме. В прошлый поход за смородиной, случившийся несколько лет назад, все было просто: плотно упакованную тару с ягодой погрузили на обе лодки, и мужики тащили их за собой на веревках, как волжские бурлаки, вдоль галечных кос.
Косы эти раскиданы по реке в шахматном порядке, и когда одна заканчивалась, они по перекату переходили к отмели противоположного берега и опять буксировали лодки до следующего переката. «Пассажиры» вроде Саньки весь обратный путь наслаждались пейзажами и приятной прогулкой налегке: вброд по перекату – по косе со звонкой галькой – вброд – по косе…
Галечная отмель напротив утеса была очень длинной, так что протащить груженые лодки в месте, где река особенно явно демонстрировала крутой нрав, большой сложности не составляло. В прошлый раз. А как быть теперь, когда отмель почти полностью, до самого леса на взгорке, скрыта под водой, а течение такое, что голова кружится?
Санька вытряхнула из головы растущее беспокойство по поводу обратной дороги, с наслаждением выпрямила натруженную спину. «Где наша не пропадала? Идти не так уж и далеко – километров восемь по прямой. По реке, конечно, дальше, но как-нибудь справимся».
***
Справлялись с трудом. На первом же перегоне после приютившей их протоки они поняли, что отработанный ранее способ передвижения в настоящих условиях не годится. Слишком мало мест, где можно протащить лодки на буксире. Слишком сильное течение, чтобы выгребать против него на веслах с грузом. Слишком большая вода, чтобы перейти реку вброд.
— Делаем так, — постановил на совете Георгий на правах самого старшего и опытного, к тому же коренного жителя здешних мест. – Разгружаемся и ведем пустые лодки по реке – где можно, буксируем, где глубоко — на веслах. Девчонки идут лесочком по-над берегом.
— А ягода, вещи? – округлила глаза Света.
— Перетаскивайте потихоньку, челночным ходом. Это недалеко, — поспешно добавил Георгий, видя, что Света стала набирать в грудь побольше воздуха для возмущенной тирады. – Вам дойти только во-он до того мыска. Ну, или чуть дальше, до прижима. А потом вещи можно будет на лодки сгрузить.
— У меня другое предложение, — сказал Захар. – Где-то здесь неподалеку проходит просека ЛЭП, я на карте видел. По ней идти легче, к тому же она напрямую выходит к месту, откуда нас заберут, только на другой берег реки. Надо углубиться в лес и найти просеку. Свернем лодки и пойдем по ней все вместе.
— И сколько мы будем по лесу бродить в ее поисках? И найдем ли ее вообще? – возразил Георгий. – Нет, лучше сделать, как я сказал.
Все помолчали, оценивая варианты, их преимущества и риски.
— До мыска, говоришь? – нарушила молчание Света. – Сколько ведер-то? Раз, два, три, четыре…
— Одиннадцать, — мрачно вставила Санька.
— А еще два рюкзака и винтовка, — добавила Марго.
— Ну… понесли, что ли?
Света первая подошла к куче вещей, выдернула из нее бегемотообразный рюкзак.
— Это давай сюда. Мне рюкзак не мешает, — перехватил лямку Георгий. – Разбирайте остальное, а мы поплыли.
Он взялся за упругий борт лодки, оттолкнул от берега. Уже через два шага болотные сапоги почти по кромку ушли под воду, а лодка потянулась носом за течением, как пес, почуявший что-то вкусное.
Георгий подтянулся и ловко скользнул на дно плавсредства. Через пару секунд замелькали над водой голубые лопасти коротеньких весел. Быстрее, еще быстрее, но лодку все равно сносило ниже узкой галечной полоски, белевшей напротив, к крутому, обрушенному половодьем берегу, под которым кипело и пенилось.
Убедившись, что пересилить течение не получится, Георгий сменил тактику, поддался волне и только немного подрабатывал веслом в сторону правого берега, на котором за ним напряженно следили товарищи.
Лодка уткнулась в скользкую грязь метров на пятьдесят ниже. До компаньонов Георгий добирался вброд, чуть не по пояс огибая приникшие к воде тальники, оскальзываясь и проваливаясь в ямы. Лодка нехотя скользила следом, то и дело натягивая веревку и норовя выскочить на стремнину.
— Этак мы будем до второго пришествия возвращаться. Может, все-таки поищем просеку? — сделал еще одну попытку Захар.
Георгий, жадно хлебавший воду из бутылки, отрицательно помотал головой.
— Зачем такие сложности? Поступим так: обойдем это место по лесу. Там, дальше, берег пологий, с него и стартанем до косы.
— По лесу – с лодками?? Ты как себе это представляешь? – у Захара от изумления выпала изо рта незажженная сигарета.
— Молодой еще… Смотри, учись!
Георгий присел, ухватился за весла в районе резиновых уключин, натужно хэкнул и перевернул лодку себе на спину. Несколько раз подкинул ее, приспосабливая поудобнее, и затопал по осыпающемуся склону вверх, в пятнистый зеленый полумрак. Черное днище лодки влажно поблескивало.
— Догоняйте! – Из-под лодки голос Георгия звучал глухо, как из бочки, но по-прежнему весело и бодро. – Эх!.. «Кор-рабль мой упрямо кача-ает крутая морская во-лы-на-а»…
***
Взять в обе руки по ведру. Жилами, коленками, позвонками ощутить их тяжесть. Продраться с ними меж деревьев сквозь путаную колючую проволоку шиповника, голубики и еще каких-то кустов до открытого пятачка, желательно подальше, хоть на метр, хоть на шаг. Не споткнуться о торчащий корень. Не подходить близко к обкусанному рекой краю: он может обрушиться в любую минуту. Вон сколько по земле трещин разбежалось, обозначив скорые оползни.
Поставить ношу, перевести дух, смахнуть с лица пот и налипшую паутину и возвратиться за очередной партией груза. Не забыть по пути сказать что-нибудь ободряющее товарищам.
Второй переход. Третий. На четвертом, не выдержав походных перипетий, у одного ведра оборвалась ручка. Дрожащими от перенапряжения руками Света и Санька смастерили «держалку» из тряпицы, которая потом все равно порвалась, и ведро несли прижимая обеими руками к животу. Лишний переход.
«Быть полезной. Не отставать. Не ныть. Не быть обузой» — твердила себе Санька, пересиливая боль в мышцах оттянутых к земле рук. Пот ручьями тек по спине, щипал в глазах. Мешала винтовка за спиной, постоянно норовила зацепиться за ветку или стукнуть пониже спины. Мешали сапоги не по размеру, на ходу прихлопывали по пяткам, норовили слезть. Мешала лезущая в нос и рот мошкара, которая к вечеру стала особенно назойливой и кусачей. А пуще всего досаждал панический вопрос: «Что будет, если кто-то оступится и сломает ногу?».
Где-то впереди оглушительно трещало: мужчины с лодками на горбах продирались сквозь заросли уже не разбирая дороги, напролом. «Не ныть. Быть полезной. Им еще трудней, — подбадривала себя Санька. — Как там в песне дальше?.. Нелегкой походкой матросской иду я навстречу врагам, а после с победой геройской к скалистым вернусь берегам».
Лес неожиданно кончился обрывом в рост человека. За ним спрятался маленький пляжик из замытой илом и песком гальки. Лодки были уже здесь. В одной, не шевелясь и, кажется, даже не дыша, ничком лежал Захар. А неутомимый Георгий принимал у обрыва ведра и их носильщиц.
***
— Нет, все-таки я сниму сапоги. Колется что-то. Мам, помоги!
Марго вытянула ногу в болотнике, за него уцепилась Света и с усилием потянула на себя. Посыпались листья, кора, мелкие сучки.
— О-о, это что, мой носок?! – воззрилась Марго на то, что еще утром было новым симпатичным носочком, и расхохоталась, так заразительно, что, глядя на нее, засмеялись и Света с Санькой.
Хохотали долго, до слез, выталкивая из себя усталость и досаду.
Когда успокоились, Света, с ненавистью глядя на опостылевшие ведра, произнесла с расстановкой: — Я – смородину — не люблю.
— А я вообще не люблю никакую ягоду. По крайней мере, сегодня, — сказала Санька. – Однако мальчики далеко уплыли. Пора и нам двигаться. Последний рывок до прижима – и нас освободят от ведер.
***
От реки потянул зябкий ветерок, приятно обдул Саньке разгоряченное лицо. Солнце скатилось к самым сопкам, и его предзакатные лучи обливали желтым угрюмую громаду утеса далеко позади. «Прощай…»
— Как там наши бурлаки? – борясь с одышкой, спросила Света.
— Нормально. Идут, — бросив последний взгляд на реку, выдохнула Санька, примерилась и перепрыгнула на следующую лесину. Она была гладкой, без коры, и чтобы не соскользнуть, Санька уцепилась рукой за нацеленную в небо толстую ветку.
Идти здесь было вовсе невозможно: недавний паводок устроил дикое, кошмарное месиво из стволов, веток, каких-то валунов. Только перелезать или подныривать. Или прыгать.
Когда сил изображать белок не осталось, женщины решили уйти подальше в лес, где не должно быть таких завалов. И через тридцать метров в изнеможении вывалились на просеку.
Тихонько гудя, провода неспешно уплывали вправо и влево, поддерживающие их деревянные опоры мирно отражались в лужах. Под ногами захлюпала черная грязь, в которую превратился потревоженный когда-то бульдозером дерн.
— Етитская сила! – плюнула в сердцах Света. – Это то, о чем я думаю?!
— Похоже, то самое, — подтвердила Марго. – Захар-то был прав… Что ж, хоть последние километры пройдем по-людски.
***
Через полчаса они вышли к исходному месту. С противоположного берега у машины, разгоняя руками сумерки, им махал заждавшийся Николаич. Знаками спросил: где остальные? Потом и сам заметил вдалеке две согбенные фигуры на светлом фоне реки. Побежал помогать.
«Столько сил зря потратили», — вяло думала Санька, бросая мелкие камешки в реку. Галька здесь была черная, с острыми краями, она входила в мутные воды Эмтыгея с мелодичными бульками разной тональности.
Сидеть на острых камнях было колко и жестко, однако Санька этого не замечала. Каждая ее клеточка наслаждалась покоем и радовалась пройденному экзамену на выносливость.
«А может, и не зря все это? Неплохое же приключение получилось. С другой стороны, жизнь устроила нам проверку на вшивость, посмотрела, на что мы, городские, разнеженные, годны. Может, готовит к чему-то. Она, жизнь, такая затейница…»
Автор статьи: Саша Осенева.
Фото автора.
В тексте использованы строки из песни Н. Букина и Е. Жарковского «Прощайте, скалистые горы» (1942 г.)